Ночь в конце месяца
Шрифт:
Он прислушался к своему голосу и заметил в нем дрожь. Это нехорошо. Торопиться
нельзя.
И Палан не стал торопиться. Он положил ружье, присел на землю и стал закуривать.
Медведица не нападает первой. Если ее не трогать, она будет спокойно ждать, когда ты
уйдешь…
Но Палан уходить не хотел. Он просто ждал, пока
сворачивал цигарку. Знакомый шепот дополз до него по земле; листья и травы
переговаривались осторожными голосами: «Рыжий охотник ждет, и медведи на кедре
ждут…»
И тайга замерла настороженно.
Палан выкурил цигарку до конца, плюнул на окурок.
—Ничего,— сказал он.— Вот руки уже перестали плясать. Еще немножко, и они станут
смелыми. В прошлом году я торопился, а теперь не хочу.
Палан неторопливо вынул из ружья патрон и покачал пальцами круглую свинцовую
пулю, зажатую картонной полоской. Нет, пуля сидела плотно.
Ну, тогда пора.
Он поднялся и обошел кедр, выбирая, откуда ловчее стрелять.
Он целился в шею — в рыжеватое пятно между горлом и грудью. Оно просвечивало
между ветвей, и на нем плескалась тень от хвои.
И, может, у него дрогнула неуспокоившаяся рука. Или в тот миг, когда стукнул выстрел,
медведица шевельнулась. Совсем немного.
Но пуля не ударила в позвоночник, как он метил, а прошла навылет, чуть ниже.
Обламывая ветви, медведица рухнула с кедра, но сразу — будто подкинутая,— рванулась
вперед. Палан, отшатнувшись, увидел занесенные в прыжке лапы. Захлебывающийся рык
плеснул ему в уши.
Ружье у него — одностволка. И он не успел выбросить гильзу и сунуть новый патрон.
Зверь налетал.
Палан метнулся вниз по склону.
…Все было как в прошлом году. Раненый зверь догонял Палана, и обрывалось дыханье, и
подкашивались ноги в неистовой скачке по кустам и валежнику. Еще секунда — и этот
рычащий,
вольется в глаза…
В прошлом году рядом с ним был второй охотник. Абагай Тартыс прыгнул на медведя с
ножом; удар был точней выстрела, и это спасло Палану жизнь.
Сейчас рядом — никого. Палан бежал, и зверь настигал его, и казалось — спину жжет
яростное дыхание.
Но что-то изменилось с прошлого года. Тогда Палан бежал, ничего не сознавая. Сейчас
мгновенно ловил взглядом землю, кусты, деревья, и когда заметил впереди каменную осыпь,
— сразу понял, что делать.
Мелкие камни лежали на крутом откосе, как серая застывшая река. Палан вынесся к ней и
вдруг круто прыгнул в сторону, вбок.
—Ага!..
Мчавшаяся по пятам медведица не смогла повернуть. Она выскочила на осыпь, камни
дрогнули — и загрохотали вниз, таща за собой зверя.
Медведица рвалась из этого потока, крутилась, но камни сыпались быстрей и быстрей.
Обвал стремительно рос.
Палан зарядил и вскинул ружье. Эхо полоснуло в горах, как свистящая плеть. Когда оно
смолкло, обвал уже застыл. Мертвые лапы лежали на мертвых каменных волнах…
—Вот и все,— сказал Палан.
Сворачивая цигарку, он стал подниматься обратно к поляне. Он дышал легко и спокойно и
опять улыбался своей знакомой, беспечной улыбкой.
Лончаки все еще сидели на кедре.
—Эй, вы!— крикнул им Палан.— Я не возьму вас, глупых. Но вы не ходите к моей отаре
и не трогайте красную калину. Она ведь совсем не вкусная!
Он стоял на поляне, веселый, уверенный, и вся тайга — с ее бегучими ручьями, с
туманом в сырых ущельях, с тяжелой и темной травой, оплетенной ежевичником,— слушала,
как смеется рыжий охотник.