Ночь в Шотландии
Шрифт:
— Никто не говорил о ларце, — прищурил глаза Хей.
— Я составляю каталоги находок Майкла, — нетерпеливо взглянула на него Мэри, — поэтому знаю, что он послал и кому. В последнем списке настоящий интерес представлял только ларец из оникса.
Ангус и граф обменялись взглядами.
— Ангус, может, она действительно…
— Чепуха, — усмехнулся Хей. — Кто бы ни пришел за артефактом, он будет точно знать, что это такое.
— Думаю, это правда. — Мэри потягивала бренди и обдумывала ситуацию. — Интересно, кто, по его мнению, придет за артефактом? Ваше письмо он отправил спустя две недели после письма, отправленного нам.
— Для Ангуса это тоже было в новинку. — Граф покраснел, заметив удивленный взгляд Мэри. — Ваш брат намного теснее дружит с Ангусом.
— Он никогда не упоминал вас, — удивилась Мэри, — только графа.
— О вас он тоже никогда не говорил, возможно, это привычка, — пожал плечами Ангус. — Но сейчас это не имеет никакого значения. Дело в том, что я не отдам вам ларец из оникса, и говорить здесь больше не о чем.
— Но как мне доказать, что я — это я?
По ней скользнул взгляд зеленых глаз в обрамлении черных пушистых ресниц, и Мэри мучительно осознала, насколько неряшливый у нее вид после долгого путешествия. Волосы спутались и от мокрого снега курчавились, а нос наверняка покраснел от холода, руки обветрились, платье помялось. Хуже не придумаешь.
— Я понимаю, — Мэри предприняла попытку разгладить платье, — что выгляжу сейчас не лучшим образом, но я много дней провела в дороге и…
— Не говорите глупости, — грубо сказал Ангус. — Я посмотрел на вас только потому, что Майкл — не блондин и его черты лица даже отдаленно не напоминают ваши.
— О, Майкл похож на отца, а я — на мать.
Мэри показалось, что Эррол пробормотал что-то похожее на «как удобно», и с удивлением посмотрела на него. До сих пор граф почти благожелательно относился к ней. Поймав ее взгляд, он покраснел, но не стал объясняться. «Недоверие кузена Ангуса заразно. Теперь мне придется доказывать им двоим, кто я такая», — подумала Мэри.
От этой мысли на душе стало совсем невыносимо. Мэри убрала со щеки упавшую кудряшку и поняла, что у нее слегка дрожат руки.
— У вас не только разный цвет волос, — продолжал мистер Хей, не замечая, в каком она состоянии, — но и непохожие черты лица: ваши глаза, ваш нос, ваши…
— Пять лет назад Майкл сломал нос, когда катался верхом, поэтому и носы у нас разные. И потом, он всегда был худым, а я… — У Мэри вспыхнули щеки. — Как и у всех братьев и сестер, у нас есть отличия. Но мне ведь известно про его нос.
— Ну это вы могли прочесть в его статьях для «Пост», — протестующе взмахнул рукой Эррол. — Простите, но я обожаю газетные статьи мистера Херста, я прочел их все до единой. И я помню, он как-то упоминал про свой сломанный нос и писал, как это случилось. Всем, кто читал его рассказы, известно об этом.
— Довольно этих глупостей. — Мэри с решительным стуком поставила свой стакан на приставной столик. — На чаше весов — жизнь моего брата, и у меня есть только три недели, чтобы доставить этот артефакт в порт Уитби. Я не могу и не уеду без него.
Ангус наблюдал за своей гостьей поверх края стакана. Она явно была полна решимости; в этом даже сомневаться не приходилось. Вот только забавно,
Письмо, которое она привезла с собой, казалось убедительным. Это был явно почерк Майкла, но ведь она не представила никаких доказательств. И это в дополнение к тому, что Херст никогда не упоминал ни о какой сестре, только подтверждало правоту Ангуса. Это была самозванка, о которой предупреждал Херст, приехавшая за ларцом из оникса. «Благодарение Богу, что Херст предупредил меня, что такое может случиться, иначе «Мэри Херст» вполне могла бы одурачить меня , своей невинностью».
Кем бы она ни была, все равно в ней столько обаяния. Маленькая и пухленькая, с лицом в форме сердца и золотистыми волосами, которые подчеркивали ее кремовую кожу, порозовевшую от ветра. Она излучала безудержный поток мягкого света, даже ее длинная накидка на меху в розовых и серых тонах и платье добавляли света в зимний сумрак его кабинета.
Это, конечно, фантастика, но было в ней что-то такое, что заставило его насторожиться.
Если уж быть честным, то Ангус точно знал, в чем дело. Его взгляд переместился на большой портрет над столом, на котором была изображена стройная грациозная женщина с белокурыми волосами. Она стояла, с гордым видом положив руку на белую кудрявую головку ребенка, прислонившегося к ее колену. Если бы Ангус посмотрел на портрет по-другому и представил свою гостью более стройной и с более светлыми волосами, то мог бы заметить явное сходство двух женщин.
Присутствие женщины здесь, в его кабинете, от одного дыхания которой атмосфера уже становилась светлее, точно так, как когда-то это случалось с Кирой, вызывало острую боль… И глубокое потрясающее удовольствие. Подобное сочетание казалось пьянящим и ядовитым одновременно. И все же не стоит ему бередить старые раны, особенно такие глубокие, как эти.
Словно прочитав его мысли, гостья наклонила голову набок и спокойно и задумчиво посмотрела на него. Этот взгляд был слишком знаком его разбитому сердцу.
— Вы решительно настроены не верить мне, — сказала Мэри. — Но должно же быть что-то, что сможет убедить вас в том, кто я такая. Какое-то свидетельство, которое вам подойдет в качестве доказательства.
И хотя в ее голосе не было шотландской ритмичности, как у Киры, в нем присутствовали такие же хриплые полутона, от которых у Ангуса перехватило горло.
— Может быть, что-то есть, — услышал он свой голос.
Вот почему он согласился сопровождать эту женщину в замок. В то мгновение, когда она вошла в зал постоялого двора, он сразу заметил это странное сходство. На какое-то дикое, невероятное мгновение ему подумалось, что это Кира… Прекрасная, милая, невинная Кира, погибшая в огне много лет назад. Этот пожар он видит каждый вечер, когда закрывает глаза…
«Проклятие, хватит уже. Не думай о том, что причиняет тебе боль. Разузнай тайны этой женщины и отправь ее назад», — приказал себе Ангус.
Его пальцы потянулись к шейному платку, который закрывал шею и нижнюю челюсть. Под мягким материалом он чувствовал грубые рубцы шрамов, которые оставила на нем та ночь. Они ужасны, но их нельзя сравнить со шрамами в его душе. Они поженились лишь за год до несчастья, и Кира была его единственной настоящей любовью. Больше он никогда никого так не полюбит, и эта мысль приводила его в отчаяние и причиняла боль. Он чувствовал себя ужасно одиноким.