Ночь в степи
Шрифт:
Гимнаст покачал головой.
– У нас нет таких слов,
– А бедные и богатые? Есть? Пролетариат и буржуазия?
– Мы таких вещей не понимаем. У каждого есть своя работа, и он ее делает. За это ему дают дом, жену, пищу.
Комиссар усмехнулся.
– А кто же это все дает?
Гимнаст задумался.
– Кто? Начальник.
– У него есть дом, жена, пища?
– Еще бы!
– засмеялся, но на этот раз не очень весело, гимнаст.
– У него не один дом, и не одна жена, И вдоволь всякой пищи, которой я никогда не видел и не знаю
– Ну вот, - удовлетворенно сказал комиссар.
– А говоришь, нет таких слов, Твой начальник и есть натуральный буржуй. А ты вроде нашего умственного пролетария или трудящейся интеллигенции. Грабят тебя твои начальники. Тебя и всех ваших. Турнули бы их к чертям.
– Как турнули?..
– Отсталая нация, - сказал комиссар, - Турнули бы, как мы! И царя, и временное правительство, и всю иерархию. Теперь мы сами начальников ставим, кто по-нашему мыслит. Да вот белая сволочь с Антантой от дела отрывают. Не могут стерпеть такого оборота. Да разве народ повернешь? Народ будущее увидел и борется за него до последней капли крови. Воюем который год и устали, но уже не за горами победа. Корнилова смяли, Юденича, Петлюру взашей! Последние банды вылавливаем. Однако опять ускользнул проклятый Грицько. А у вас в голове темнота. Вам еще до нашей нации расти.
– Куда нам, - с иронией сказал гимнаст, но Поддубенский этой иронии не понял или не захотел понять. Он вдруг подумал о своем и неожиданно бодрым голосом, близко наклоняясь к незнакомцу, спросил:
– Слушай, а мне на твоем аэростате можно подняться? Или двоих не потянет?
– Потянет,
– Возьмешь меня? Страсть полетать хочется! А я в долгу не останусь, будь уверен!
Получив согласие, комиссар поднялся и пошел проверить посты. Но, как он и ожидал, часовые спали с открытыми глазами. Поддубенский понял, что если их сейчас разбудить, надо отдавать всех под трибунал и судить по всей строгости военного времени. Однако ночь была тихая, беды никакой отряду не приключилось, и комиссар вернулся к аэростату, подумав, что винить здесь некого.
Короткая летняя ночь была на исходе. Близилось утро. Воздух уже потерял непроницаемость, в нем проступила перспектива.
– Проверил мотор? Не грохнемся?
Поддубенский начал волноваться за успех задуманного предприятия, или что этот космический интеллигент передумает.
– Садись, - ответил гимнаст,
Поддубенский втиснулся между половинками аппарата, сея на какой-то железный сундук, сдвинул колени и напрягся в ожидании взлета. Створки над его головой сомкнулись. Не успев опомниться, комиссар уже увидел, что они повисли над табуном отдохнувших, встряхивающих гривами коней и над спавшим вповалку отрядом.
– Давай выше!
– радостно закричал комиссар, по очереди вглядываясь в окна, то в одну, то в другую сторону.
Аэростат круто взмыл вверх, почти до самых облаков. Земля внизу теперь хорошо просматривалась на огромном пространстве. На Бычьем хуторе хозяева поднялись в такую рань и, затопив печь, готовили пойло для свиней и коров. Поддубенский видел
Комиссар насчитал до сотни стреноженных коней. Бандиты уже заканчивали ночлег, собираясь уходить по оврагу, снова грабить села, вешать комбедовцев, жечь крестьянские хаты и морочить голову отряду Гузеева.
– Спускайся!
Пока аэростат приземлялся, комиссар нашарил за пазухой две зачитанные книжки без переплетов. В одной популярно излагалась теория Маркса о классах, прибавочной стоимости и законах истории. В другой были ленинские статьи о революции и строительстве нового, справедливого государства.
– Изучите там, у себя. Только осторожно. Меж своими. У нас за эти книжки жизни лишали. Потому цены им нет. А как разберетесь, прилетайте к нам за опытом. Мы к тому времени добьем последнюю классовую сволочь и построим социализм. А теперь дуй отсюда быстрее! Сейчас здесь начнется заваруха, и тебя с твоим аэростатом могут пришить.
Гимнаст долго смотрел в измученное, заросшее щетиной, смертельно усталое, но торжественное лицо комиссара, Сказал:
– Ты теперь устраиваешь свою жизнь - и можешь избрать добровольную смерть ради будущего? Ты переступаешь главный закон жизни - самосохранение?
Комиссар вытер кожаным рукавом свой лоб.
– Я бы тебе объяснил, да некогда. Грицько, бандит, уходит. Я не один. Я это весь класс. Я один давно бы упал на пыльной дороге, но меня плечами держит пролетариат, Он не даст упасть даже мертвому. Мы все идем в одном строю. Дуй отсюда, интеллигент. Пора!
Аэростат поднялся над землей и скоро исчез в вышине, унося искру нового разума в другую цивилизацию, где превыше всего был закон самосохранения. А комиссар зычным, протяжным голосом крикнул:
– По-одъе-ем!
Бойцы зашевелились, вскочили, разминая затекшие руки и ноги. Полные веры в себя, в правильное течение времени, в неизбежную гибель врага, полные нетерпения и желания последней, решительной схватки.
Комиссар повел отряд к оврагу у Бычьего хутора. Он летел впереди всех, презирая смерть и чувствуя, что никакая пуля не остановит его ярости, и что нет ни на какой планете, ни на какой звезде ничего выше очищающего пламени революции.
Солнце блестело на остриях красноармейских шашек.
Вот некоторые сведения о Михаиле Орлове.
Родился он в 1949 году в Томске. Окончил школу, служил в армии. После работал. На рыболовном судне, механиком по самолетам. Учился на физико-математическом, филологическом и историческом факультетах Томского пединститута, но ни один факультет не окончил. Затем работал корректором в газете, журналистом. Член Союза журналистов с 1975 года.
Написал более ста рассказов и эссе. Фантастических, юмористических, исторических. В последнее время работал над научным трудом "О метафоре" и романом о периоде колчаковщины в Сибири.