Ночь в тоскливом октябре

Лаймон Ричард Карл

Я не раз ждал там, пока Холли спустится из своей комнаты. Прошлой весной я провел столько часов в этом зале, что он казался мне вторым домом. Там были кресла, пара диванов, несколько ламп и столов. Были и материалы для чтения, призванные помочь гостям скоротать время, пока они ожидают своих девушек… или дочерей.

Старые журналы, кроссворды, несколько потрепанных книг в мягком переплете. И старый экземпляр «Взгляни на дом свой, Ангел» Вулфа в твердой обложке. Бывало, я брал эту книгу и принимался читать ее, разглядывая чудесные иллюстрации Дугласа Горслайна, пока ждал

Холли. Ожидание всегда казалось вечностью. Но в конце концов, она всегда появлялась в дверях, улыбчивая и такая прекрасная, что было больно на нее смотреть.

О утраченный и ветром оплаканный призрак, вернись, вернись! [4]

Глава 2

Выходя из своей квартиры в понедельник вечером, я не имел намерения идти семь миль до пончиковой Данди и еще столько же обратно. Я просто хотел выйти, просто хотел убраться прочь.

Теперь, благодаря Айлин, у меня была причина идти туда.

Цель моей прогулки.

4

Цитата из упомянутого выше произведения Томаса Вулфа.

Я подумал, что если кто-то спросит, то смогу пояснить, что иду в закусочную Данди, взять пару классических глазированных пончиков для подруги.

Всяко лучше, чем говорить «Просто гуляю».

Хотя все равно вряд ли кто-то спросит.

Вдали от кампуса людей на улицах было очень мало. Лишь изредка проезжали случайные машины. Большинство студентов были в своих комнатах: учились или развлекались, сидели за компьютерами, или обсуждали какую-то глубокую псевдо-философскую муть с друзьями, или занимались сексом, или спали. Не-студенты тоже были преимущественно в своих комнатах, как я предполагал. Читали, смотрели телевизор, занимались сексом или спали.

Пока я шел по улице Дивижн, в некоторых домах можно было увидеть одно-два освещенных окна. В других домах света не было, но окна были озарены неровным мерцанием телевизора. Однако, большинство домов пребывали в полной темноте, за исключением фонарей на крыльце. А где-то даже их не было.

Иногда я слышал голоса, стук, смех и другие тихие звуки, исходившие из домов, мимо которых я проходил. Но по большей части ничего ниоткуда не доносилось. Несколько птиц щебетали где-то на деревьях или в воздухе. В основном, однако, я слышал свои шаги по бетонному тротуару. С равномерным интервалом. Все шаги звучали одинаково, кроме тех, когда я наступал на что-то: на лист, камень, ветку.

Я заметил, насколько быстро один за другим следовали мои шаги, и стал замедляться. Куда спешить? Моим единственным местом назначения была закусочная, которая никогда не закрывается.

Да и цель была в любом случае всего лишь случайностью. У меня не было вообще никакой реальной потребности туда идти.

А как же пончики, обещанные Айлин?

Это не совсем обещание.

Но

я сказал ей, что принесу, и собирался сдержать слово.

Более чем вероятно, я бы все равно пошел в закусочную Данди, даже не встретив ее. Так что это не проблема. Совсем не проблема. Только теперь на мне лежало обязательство дойти туда.

И вернуться с пончиками до десяти утра, когда у нее лекция.

Я не обязан это делать, сказал я себе. Я не обязан вообще возвращаться на кампус, или в свою квартиру, или куда бы то ни было. Если захочу, я могу просто идти куда глаза глядят.

И тут меня поразило осознание, что я иду на север. Если продолжить идти на север, то я рано или поздно окажусь в Сиэтле… в краях, где водятся Холли и Джей.

Желание, гнев и тоска нахлынули на меня одновременно.

Но я продолжал идти.

Я не буду идти до Сиэтла, сказал я себе.

На самом деле, я всерьез подумывал полететь туда после получения письма Холли в пятницу. Но передумал. Если она решила бросить меня ради какого-то мудака, встреченного в летнем лагере, то не мое дело вмешиваться… и уж тем более ползти выпрашивать ее любовь, подобно какому-то полному неудачнику. Пусть оставляет себе своего драгоценного Джея, а я оставлю себе мое самоуважение. Я предпочел напиться.

В Сиэтле меня не дождутся.

И если повезет, я больше никогда в жизни не увижу Холли Джонсон.

Я мечтал лишь о том, чтобы наконец перестать о ней думать. И это желание исполнилось несколько минут спустя, когда по тротуару мне навстречу попался человек с собакой. Мужчина, крепкий, чернявый и бородатый, носил темный тюрбан на голове. Собака на его поводке напоминала ротвейлера.

Ротвейлера на одном из тех бесконечно-длинных поводков, которые позволят псу пару минут грызть прохожего, прежде чем хозяин его оттащит.

Я едва не перебежал на другую сторону улицы, но это было бы слишком очевидно. Может этот мужик обидится, или сочтет меня трусом… или даже примет за какого-то анти-тюрбанного шовиниста. Поэтому я остался на своей стороне.

Когда они поравнялись со мной, я улыбнулся и кивнул, и вежливо сошел с тротуара, чтобы пропустить их.

Собака, сильно опережавшая хозяина, подбежала ко мне и начала обнюхивать ширинку моих джинсов.

Сейчас один раз хорошо куснёт…

Мужчина на другом конце поводка, похоже, не проявлял никакого интереса к тому, чем занимается его собака.

— Хороший пёсик, — тихо сказал я.

Его морда ткнулась в меня. Я сделал шаг назад, и он зарычал.

Хозяин наконец дошел до нас с собакой. Не повернув головы, он прошагал мимо. Когда он прошел, собака лизнула мою ширинку.

— Иди отсюда, — пробормотал я.

Несмотря на разделявшие нас добрых пять метров, мужчина оглянулся и недовольно поглазел на меня.

— Говорить с моей собакой не разрешено.