Ночь в «Восточном экспрессе»
Шрифт:
— Я больше люблю на завтрак яичницу с беконом, — сказал Арчи, с подозрением разглядывая маленький хлебец с изюмом.
— А для меня это просто благодать, — призналась ему Эмми. — Хорошо, если у меня в холодильнике можно найти молоко.
— Значит, ты дома не готовишь? — Арчи намазал булочку толстым слоем сливочного масла.
— У меня нет времени. Почти каждый день с восьми до восьми я у себя в мастерской. По выходным торгую в палатке на рынке — мне приходится вставать на заре, чтобы добраться туда и разложить товар. Поэтому я почти не готовлю.
— Я тоже. Мама насильно меня кормит. Она чувствует
— Везет тебе.
— Да я бы уже в дверь не пролезал. Но работа на ферме помогает мне держаться в форме. И еще собаки.
— Ах да — бордер-терьеры? Это про них было что-то в твоей анкете?
— Не знаю. Понятия не имею, что там Джей написал.
Эмми улыбнулась:
— Он чудесно тебя описал.
— О Господи! — Арчи положил две ложки сахара в кофе. — Ты, наверное, очень разочарована.
Эмми несколько секунд молчала.
— Да нет, — наконец произнесла она и отвернулась к окну. — Смотри! Мы проезжаем Санкт-Мориц. Я всегда хотела сюда приехать. Звучит так роскошно. Кинозвезды, меха и санный спуск… Вряд ли я когда-нибудь здесь побываю.
Что-то она разболталась. Эмми это чувствовала. Поэтому принялась за круассан с абрикосами. По крайней мере с набитым ртом она больше никакой чепухи не наговорит.
Сильви сидела по-турецки на нижней полке в старой пижаме Райли и попивала черный кофе.
— Санкт-Мориц, — мечтательно произнесла она. — Ты помнишь то Рождество?
Райли посмотрел в окно. На этой высоте еще лежал снег, хотя и таял постепенно, уступая место сочной зеленой траве, которая скоро будет испещрена весенними цветами. Конечно, он помнил. Райли не слишком любил Рождество, но то, когда они с Сильви сняли шале в горах, было одним из его любимых. Они не всегда проводили Рождество вместе, но Райли всегда радовался, если это получалось. Поехали они с большой компанией друзей. Райли лыжи не жаловал — он слишком боялся сломать запястье и завалить свою работу, чтобы достаточно расслабиться для хорошего катания, но Сильви страха не знала. На лыжах она стояла с трех лет. Однако этим не хвалилась. Не то что один из их компании, Роджер Бардем, человек, который был специалистом во всем и любил, чтобы все это знали. Весь вечер он рассказывал о своем лыжном мастерстве. Никто толком не знал, кто его пригласил, а он совершенно не слышал себя со стороны, а значит, понятия не имел, что все шале желает ему сгинуть под лавиной.
Сильви это надоело.
— Завтра у нас гонки, Роджер, соревнуемся мы с тобой. Да? — Она посмотрела на него через стол. — Проигравший угощает всех ленчем.
Роджер с самодовольной уверенностью поднял бокал.
— Идет.
Райли волновался за Сильви, но теперь, когда вызов был брошен, остановить ее не представлялось возможным. Не было смысла и пытаться отговорить ее. В белом лыжном костюме, черных солнцезащитных очках от Куррежа и белой меховой шапочке Сильви с дерзкой уверенностью считала, что одолеет своего соперника. И она побила его, спустившись по горному склону по свежему снегу не только на большой скорости, но стильно и грациозно. Его бесстрашная Сильви. Райли знал, что она победит, но все равно мучился, представляя, как она мчится к ужасному концу, как из-за пари на еду ее увозит машина «скорой
За ленчем Сильви проследила, чтобы все заказали самые дорогие блюда. Она с наслаждением наблюдала, как Роджер внутренне съеживается, мысленно подсчитывая возрастающие расходы, и только гордость удерживает его от возражений. В самом конце обеда Сильви незаметно вышла из-за стола и оплатила счет. Заставить его помучиться, а не платить — вот от чего она получила удовольствие.
Это только увеличило восхищение ею Райли. Сейчас Сильви смеялась, вспоминая тот случай.
— Роджер Бардем. Помнишь? Его лицо, когда мы заказали шассань-монраше [24] ?
24
Шассань-монраше — одно из величайших французских белых вин.
— Ну и злодейка ты была, — сказал ей Райли.
— Он был такой зануда, — напомнила Сильви. — Дальше некуда. Он заслужил все, что получил.
Райли посмотрел на нее.
— Никогда не меняйся, — сказал он.
Она озадаченно на него взглянула, держа в руке круассан.
— А зачем мне меняться? — поинтересовалась Сильви. — Ты прекрасно знаешь, на что идешь.
— Да, конечно, знаю.
Роберт полчаса боролся со своей совестью, прежде чем решить, что вообще-то правильнее будет вмешаться. Он прикинул, что заработает больше неприятностей, сохранив втайне план Джейми.
Он пошел искать отца юноши. Тот со своей подругой был в баре, где они пили кофе и фотографировали пейзажи за окном. Поезд шел мимо старинного города-крепости Блуденц, и склоны становились все круче и круче.
— Мне очень неприятно вас отвлекать, — сказал Роберт, — и я не совсем уверен, что мне следует вмешиваться, но ваш сын планирует сойти с поезда в Инсбруке. Он попросил меня принести ему паспорт.
Стефани была потрясена.
— Вы имеете в виду Джейми?
— Да. Он попросил меня не говорить вам.
Лицо Стефани сделалось сосредоточенным. Саймон только нахмурился.
— Вы его ему отдали?
— Я не мог ответить ему отказом.
— Что ж, спасибо, что сообщили.
Саймон снова принялся возиться с настройками своей камеры.
Роберт ушел, не поняв, правильно ли поступил.
Стефани посмотрела на Саймона.
— Что мы будем делать?
Саймон пожал плечами:
— Мы ничего не можем сделать.
— Ты не собираешься его остановить?
— Я не могу его остановить. Ему восемнадцать лет. Он может делать что пожелает. — Он еще повозился с настройками. — Если я поставлю на один-двести пятьдесят…
— Ты не можешь позволить ему уехать! Неужели тебя это не волнует?
Саймон вздохнул.
— Конечно, волнует. Мне очень горько, что дошло до этого. Но мое вмешательство ничего не изменит. Более того, вероятно, только ухудшит ситуацию. Я не хочу устраивать сцену в «Восточном экспрессе», большое спасибо.
— Но ведь именно твое вмешательство привело к этому. Ты сказал ему, что он не может…
— Бросить университет, чтобы валять дурака со своими приятелями? — перебил ее Саймон. — Причем, должен заметить, ни у одного из них нет такой возможности.