Ночь в «Восточном экспрессе»
Шрифт:
— Я был ее хранителем со дня написания.
— Почему? Почему бабушка не могла держать ее у себя?
— Это было… Сложно.
Джек посмотрел на нее с вызовом.
Имоджен приподняла брови.
— Сложно — в каком смысле?
На мгновение Имоджен подумала, не была ли картина украдена. Она была уверена, что Адель ни за что не стала бы иметь дела с ворованным произведением искусства, но некая тайна существовала.
Джек улыбнулся:
— Я заказал ее ко дню рождения Адели.
Он протянул
Джек поманил ее за собой.
— Она в столовой, — сказал он.
Открыл тяжелую деревянную дверь. Стены следующего помещения были выкрашены в кроваво-красный цвет. Большую часть комнаты занимал стол на двенадцать человек в окружении дюжины резных стульев, похожих на миниатюрные троны. В дальнем конце помещался камин высотой до плеча. Над ним висела картина.
Едва увидев ее, Имоджен ахнула.
На темно-зеленом бархате кушетки распростерлась женщина, белизна ее кожи резко выделялась на этом фоне. Волосы полураспущены, одна рука лежит на шее, другая покоится на бедре. Во взгляде сквозит бесконечное удовлетворение. Не могло быть сомнения: она только что насладилась близостью с любовником; об этом говорила игривая полуулыбка на ее губах. Модель являла собой воплощение женственности; слово «эротичная» прозвучало бы приземленно.
Внизу к раме была прикручена позолоченная табличка с выгравированными на ней тремя словами. «Возлюбленная». Ребен Зил.
Имоджен прижала руку к груди. У нее перехватило дыхание. Никогда в жизни она не видела столь великолепной работы. Это был классический, необузданный Ребен Зил — блистательный образец всего того, за что его восхваляли. Женщина словно бы находилась в этой комнате рядом с Имоджен. Ей чудилось, будто она касается ее кожи, ощущает ее тепло, казалось, заговори она, и женщина ей ответит.
Но не это потрясало больше всего.
Она лишилась дара речи, потому что женщина на картине была Адель.
Имоджен повернулась к Джеку за подтверждением.
Он пристально смотрел на картину, опираясь на трость. Взгляд его был мечтательным. Имоджен не совсем его разгадала. Сожаление? Восхищение? Тоска. Это была тоска.
Что-то щелкнуло у нее в мозгу. Недостающие части головоломки встали на место.
— Вы были любовниками, — прошептала она.
Мгновение он не отвечал.
— Я по-прежнему по ней скучаю, — сказал Джек. — Я был дураком. Мне не следовало ничего начинать, но я был слишком тщеславен, чтобы сопротивляться вызову. Я ее обожал, но никогда не выдавал этого, до самого конца. У меня были собственные правила, которые, как мне казалось, делали меня непобедимым и неприкосновенным. — Он помолчал. Как-то ссутулился. — Все это значит, что в итоге я потерял
— Что случилось? — спросила она у Джека.
— О, у вашей бабушки достало здравого смысла, чтобы понять мою никчемность. А ваш дедушка был в десять раз лучше меня.
Имоджен подумала о своих дедушке и бабушке. Они всегда были так близки. Она не могла представить, что у Адели был роман. Судя по картине, она была довольно молода. Ненамного старше теперешней Имоджен.
— Она понимала, — продолжал Джек, — что я никогда не сделаю ее счастливой. Она знала, когда поставить точку. В тот момент, когда все было идеально. Это был единственный выход. Она очень умная женщина, Адель.
Джек поднял трость и, упираясь ею в раму, выровнял картину. Имоджен снова на нее посмотрела.
— Это действительно Ребен Зил? — спросила она, но подтверждения не требовалось. Она видела это по уверенным мазкам, по самому качеству, энергии живописи.
Джек кивнул.
— Одна из самых ранних его работ, — сообщил он. — Но, думаю, она будет для вас очень ценной.
— Да что же мне с ней делать? — Имоджен внезапно ощутила великую ответственность, чуть ли не благоговейный страх.
Глаза-бусинки Джека уставились на нее.
— Вы можете использовать ее наилучшим для себя способом, — сказал он.
Имоджен даже вообразить не могла, какое впечатление произведет это открытие.
— Неизвестный Ребен Зил, — проговорила она. — СМИ с ума сойдут.
— И от вас зависит, моя дорогая, правильно использовать их. — Теперь его глаза искрились. — По своему усмотрению.
— Они захотят узнать, кто изображен на картине. Все захотят. Не могу представить, чтобы Адель решила открыть правду.
— Об этом вы должны поговорить с ней. Но никому и не нужна правда. По-моему, лучше всего, вероятно, продолжать защищать тех, кто может больше всего пострадать.
Ее дед, подумала Имоджен. Знал ли он? А жена Джека? Оба они умерли, но это не означает, что теперь можно обнародовать эту историю. Это будет неуважением к их памяти.
Совершенно ошеломленная, Имоджен прикрыла ладонью рот. Картина опьяняла и заслуживала того, чтобы о ней узнал весь мир, но насколько же глубоко личной она была.
— Что же с ней делать? — произнесла Имоджен. — Не уверена, что совладаю со столь ответственной задачей. Это важно.
— Если я знаю Адель, — промолвил Джек, — она хочет, чтобы вы воспользовались полотном как инструментом. Чтобы помочь себе.
— Я не могу ее продать! — воскликнула Имоджен. — Я никогда ее не продам!
— Нет, нет, — успокоил ее Джек. — И будьте уверены, если вы захотите ее продать, я ее у вас выкуплю. И расстанусь со всеми до единой своими картинами, чтобы сохранить «Возлюбленную» в надежных руках.