Ночь ведьмы. Книга первая
Шрифт:
Капитан затыкает пробкой бурдюк.
– Можешь спать. Я же сказал, никто тебя не тронет.
Я смеюсь. Смех получается горьким и резким.
– Прости, что не верю в ценность твоих слов, охотник.
Он замирает на миг.
– Тебе все равно не удастся сбежать.
Я отказываюсь смотреть на него, сердито уставившись на колени.
– Просто оставь меня в покое.
Его близость тревожит. Поэтому он меня накормил? Чтобы я наелась и была слишком уставшей, чтобы бежать? Мои руки дрожат, и я поднимаю глаза,
Дева, Мать и Старица, я никогда никого не ненавидела так сильно, как этого человека.
– Оставь меня в покое, – повторяю я, когда он медлит.
Он встает. Я думаю, что он собирается уйти, но он только бросает пустые бурдюк и миску к огню. Затем достает из сумки, висящей у него на поясе, моток веревки и привязывает один конец к моему запястью.
– Оков недостаточно? – рычу я.
Молча – о Триединая, спаси меня, этот человек почти не разговаривает, – он разматывает веревку и привязывает другой конец к своему запястью.
Теперь мы связаны.
Он почувствует ночью любое мое движение. Если только я не смогу перерезать веревку, не разбудив его. Насколько крепко он спит? Может быть…
– Я очень чутко сплю, – говорит он, увидев выражение моего лица. – И пока ты не скажешь то, что мне нужно узнать, я не спущу с тебя глаз.
Я больше не могу этого терпеть. Я отвожу ногу назад и замахиваюсь, чтобы пнуть его, но он легко уворачивается, и когда делает это, свет костра падает на его лицо.
Он не улыбается. Не смеется над моей беспомощной попыткой бунтовать.
Он выглядит так, словно ему самому… больно.
Капитан опускается на землю рядом – но вне моей досягаемости – и прислоняется спиной к дереву. Он скрещивает руки на груди, натягивая веревку между нами, и закрывает глаза.
Я дергаю за веревку, надеясь, что он упадет, но ничего не происходит.
«Триединая, помоги!» – хочется закричать мне. Хочется наброситься на него. Нужно прогнать эту ярость, иначе я пойму, что это вовсе не ярость.
А страх.
Сегодня ночью мне не сбежать.
А это значит, что завтра меня привезут в Трир как пленницу и все шансы на освобождение Лизель будут потеряны.
Огонь в костре стихает и с шипением превращается в тлеющие угли, от которых исходит оранжевое сияние. По моим щекам текут слезы. Я не могу остановить их, я даже не могу их стереть, и беспомощность заставляет меня плакать сильнее. Я перестаю сдерживаться.
Вчера моя мама умерла.
Я не позволяла себе почувствовать это. Не по-настоящему. И сейчас я сжимаю зубы, умоляя себя не думать об этом. Еще рано. Я буду ее оплакивать, но еще рано…
Я всхлипываю в темноте, стараясь не издавать громких звуков.
«Дева, Мать и Старица», – я молюсь, но мне больно осознавать, что они не услышат. Что я одна.
«Одна ли?»
«Уходи, – я прогоняю голос. – Не сейчас. Пожалуйста. Оставь меня в покое».
Я зашла так далеко и не поддалась
Я не получаю ответа.
8. Отто
Я веду отряд обратно в Трир. Моя лошадь впереди остальных, потому что я хочу путешествовать в тишине. Я не обращаю внимания на других охотников и скрип тюремной повозки, прислушиваясь только к своим мыслям. И эху криков сестры.
Все пошло не по плану.
И теперь Хильда…
Не думаю, что она мертва. Ведьма, она называет себя Фрици, похоже, не думает, что Хильда мертва. Просто пропала.
– И она в безопасности, – настаивала ведьма. Она явно думает, что Хильда сбежала, но я знаю, что это не так. «Так где же она?»
Черт бы побрал эту ведьму, представляю, как все выглядело с ее точки зрения. Невинную женщину арестовывают за колдовство, приговаривая к смертной казни от истязаний или сожжению на костре. Настоящая ведьма попыталась спасти ее, и…
И теперь все мои планы полетели к чертям.
Я учел все, взвесил шансы, обдумал возможности. Рассмотрел все вероятные исходы.
Но не учел настоящих ведьм.
Они не должны быть настоящими! В этом и смысл!
Бертрам пришпоривает коня, чтобы ехать рядом со мной. Чем ближе мы подъезжаем к городу, тем шире становятся дороги. Мы миновали нескольких торговцев, которые собираются на Кристкиндэмаркт [18] , но все сторонятся, завидев хэксэн-егерей в черных плащах.
18
Рождественский базар (от нем. Christkindlmarkt).
– Это с трудом укладывается в голове, – тихо говорит Бертрам.
Он ближе всех мне по возрасту и является главным охотником из тех, что служат под моим началом. Он прошел нелегкий путь, его история полна арестов и сожжений, а записался он в охотники, когда был моложе Йоханна. Возможно, из-за этого он испытывает ко мне что-то вроде духа товарищества, несмотря на отсутствие у меня желания общаться с ним.
– Сколько лет мы этим занимаемся? – беспечно продолжает он.
«Слишком много», – думаю я.
– Но я еще не видел настоящей колдовской силы, – продолжает Бертрам. – Хотя, – добавляет он задумчиво, – встречал одного из первых хэксэн-егерей, и он клялся, что магия реальна.
У меня округляются глаза. Не секрет, что архиепископ нанимает в качестве охотников молодых людей. Оправданием всегда служило то, что юноши сильнее телом и их души более невинны, а и то и другое необходимо для поимки ведьмы. Но мне только сейчас пришло в голову, что, хотя аресты и продолжаются уже много лет, я нечасто общался с кем-то из первых хэксэн-егерей.