Ночь ведьмы. Книга первая
Шрифт:
– Нет! – немедленно заявляет Бертрам. – Я чист. Я был на исповеди, у меня нет грехов, которыми они могли бы воспользоваться!
Дитер поднимает палец, и Бертрам снова замолкает, дрожа. Мы наблюдаем, как Дитер расхаживает по кабинету, стуча башмаками по каменному полу.
– Эта комната когда-то была кельей святого, вы знали об этом? – Бертрам кивает, но Дитер даже не смотрит на него. Он продолжает говорить, небрежно, будто это дружеская беседа: – Святого Симеона. Он стал отшельником, заперся в этой самой комнате, как в могиле, и посвящал каждое
Дитер поворачивается к нам, разводя руки в стороны.
– А потом, – продолжает он, – случилось наводнение. Уровень реки Мозель все поднимался, и жители Трира… они обвинили Симеона в том, что он вызвал наводнение. Они назвали его колдуном.
Дитер пересекает комнату, подходит к окну, сделанному из кусочков стекла, скрепленных свинцом. Он касается одной стекляшки.
– Они швыряли в этот дом камни, пытаясь добраться до него и убить. А потом вода в реке отступила. Все закончилось.
– Он был колдуном, сэр? – спрашивает Бертрам, когда Дитер замолкает, смотря на стеклянную панель.
Дитер, тяжело шагая, подходит к Бертраму и дает ему пощечину.
– Нет, дурак, – выплевывает он в ярости. – Он был святым. А ты… ты, – фыркает он, – unverschamt, который не может отличить колдуна от святого! Ты unverschamt, который роняет цепь и обвиняет в этом демонов.
Прежде чем кто-то из нас успеет отреагировать, Дитер хватает Бертрама за шиворот и волочит через кабинет. Бертрам хватается за шею, задыхаясь, но Дитер задумал что-то другое в качестве наказания.
Он пинком распахивает дверь в каменную каморку и швыряет туда Бертрама. Он врезается в стену, разворачиваясь, а Дитер захлопывает дверь и прокручивает в замке большой железный ключ.
– Святой Симеон решил стать отшельником и посвятить себя Богу, – спокойным, ровным тоном сообщает Дитер запертой двери. – Может, ты извлечешь хоть какой-то урок из его выдающейся жизни.
Я сглатываю, глядя на каменную нишу. Она уже, чем акведук. Внутри не хватит места, чтобы сесть на пол. Бертрам не сможет вытянуть руки – ему едва ли удастся их поднять в таком маленьком пространстве. Не говоря уже о том, что у него нет ни еды, ни возможности справить нужду. Ему остается только стоять в темноте.
Это могила.
За запертой дверью я слышу сдавленные рыдания.
Мы знаем, что коммандант Дитер Кирх не откроет эту дверь по меньшей мере несколько дней. Последний, кто был наказан подобным образом, едва не умер. Когда он вышел, то был бледен и дрожал, и сил ему хватило только на то, чтобы выползти из кабинета комманданта и умолять дать ему воды.
Коммандант Кирх поворачивается ко мне и Йоханну.
– Свободны, – любезно сообщает он.
11. Фрици
Гремя кандалами, я составляю ящики, чтобы взобраться по ним к люку, гнев придает мне сил.
«Verpiss dich, jager».
Я
«Verpiss dich, jager».
Пот течет по лицу. Кандалы врезаются в запястья, оставляя болезненные следы.
Я никогда в жизни не проклинала кого-то так сильно и так много раз.
«Verpiss dich, jager».
К моменту, когда я собираю достаточно высокую гору, чтобы дотянуться до отверстия в потолке, у меня подкашиваются ноги.
Я устала.
Я голодна.
Все мышцы болят.
Но я все равно карабкаюсь, пошатываясь, пот жжет мне глаза, стекая из-под шерстяной шляпы, а когда я подтягиваюсь, выглядывая в отверстие в потолке, не могу сдержать победоносный возглас.
Если он думал, что сможет одурачить меня бреднями о том, будто пытается спасти людей…
Если он думал, что я сдамся от усталости и горя…
Он ошибся.
Мои губы изгибаются в улыбке, волосы прилипли к лицу, когда я ложусь на спину и замираю, тяжело дыша. Пронизывающий холод в комнате заставляет меня дрожать, но я продолжаю улыбаться, моя победа слишком сладка, чтобы не думать о ней.
Какое-то время я лежу, тяжело дыша, ожидая, когда сердце успокоится. Какой бы замок ни придумал капитан, я его сломаю, и…
Мои мысли замирают.
Глядя в потолок, я краем глаза замечаю лестницу, ведущую к ходу на второй этаж. Я вижу насос, вероятно, подключенный к акведукам, но не вижу, откуда исходит мягкий свет, наполняющий комнату. Он просачивается со второго этажа.
Я резко выпрямляюсь.
Стена передо мной ровная, в ней нет ни окон, ни двери. А когда я поднимаюсь и оборачиваюсь, то вижу, что и другие стены пусты.
Ни окон.
Ни дверей.
Я предполагала, что подвал находится всего на один этаж ниже первого и что отсюда я смогу выбраться на улицу. Но охотник затащил меня куда-то в глубь дома.
Я так сильно стискиваю челюсти, что боль пронзает голову.
Черт бы его побрал. «Черт бы побрал этого мужчину».
Но, слава Триединой, здесь хотя бы есть лестница.
Я плетусь к ней и карабкаюсь наверх.
Наконец-то – окно, достаточно большое, чтобы сойти за дверь, закрытое ставнями, но с щелью у основания, вот источник света, который манил меня к себе.
«Снаружи, – будто говорит этот свет, – свобода».
Спотыкаясь, я пересекаю комнату, не утруждаясь, чтобы остановиться и оглядеться вокруг. «Спасайся, Фрици. Спасайся».
Я хватаюсь за ручку и дергаю.
Она скрипит, но не подается.
Ярость начинает скапливаться у меня в животе. Я упираюсь ногами в пол, обхватываю ручку крепче и дергаю изо всей силы.