Ночь Веды
Шрифт:
– Нет!
– Да.
– Как же ложь, Алена, если меня то в холод бросает, то словно в огне адовом горю?! Ты насмешку мимоходом кинешь, а у меня в глазах темно!
– Вот то - правда. Не привык ты, чтоб в тебя - насмешкой, не привык с отказом мириться. До сих пор брал все, что приглянулось, не глядя, твое оно или чье. Хочешь и впредь чтоб так было, этого добиваешься, а не любви моей.
– Алена!..
– сокрушенно мотает Ярин головой.
– Понимаю про тебя все, Ярин, вижу. Не любишь ты меня, не обманывайся. Ведома тебе одна только любовь, к самому себе. Все остальное - ей в
– Ох, Алена... Неужто понимаешь ты про меня больше, чем я сам знаю? Так не может быть. Не твоя душа стонет - моя, и не твое сердце болит. Испытай чем хочешь, все стерплю. Все равно хуже да больней, чем сейчас, быть не может. Только скажи, что потом моей будешь. И я через что хочешь пройду.
– Нет.
Ярин коленями на траву опустился.
– Посмотри на меня. И теперь гордыню видишь? Посмотри в глаза мои лгут ли? Мне жизни без тебя нет, Алена, как не видишь ты?
– Он опустил голову, глянул на свои руки, усмехнулся.
– Руки мои не знают, что такое ласкать. Научи. Правда твоя, никогда ничего и никому не давал, брал только. А тебе хочу все отдать, и жизнь саму, и душу. Хочешь, до самого дому тебя понесу, и не отпущу больше, так вот через всю жизнь и буду нести в радости безмерной.
Близко глаза Ярина, он на коленях, а лицо к лицу с Аленой. Смотрит Алена в его больные глаза, но в голосе тот же холод.
– Теперь меня послушай, в какой безмерной радости пребывала бы я, стань женою твоей. Не простил ты, что тебе, Ярину, пришлось девке покориться. И сладко тебе сейчас ломать гордость свою, на коленях молить. Потому, что знаешь - едва добьешься своего, спросишь за каждый миг, все назад вернешь. Теперь все, Ярин, довольно, меня матушка заждалась. Живи как знаешь, как хочешь. А разговор наш тот, старый, крепко помни.
Повернулась Алена спиной к Ярину, да прочь пошла.
– От судьбы не убежишь, Алена, как бы ты от меня ни бежала, проговорил ей вслед Ярин, но она больше не обернулась.
опять уводит за околицу
Вскоре после этого разговора и появился в селе Лебяжьем пришлый человек Иван. В первый же день все увидали его - стадо через всю деревню гнал, ни один двор, почитай, не миновал. Приглянулся он сельчанам простотой да веселостью своей, открытым лицом, улыбкой белозубой. Глядя на него, человек и сам невольно улыбкой отвечал, а улыбнулся - и печаль-забота отлетела. Иван дальше шел упругой, легкой походкой - словно и не пас стадо целый день, а селянин невольно вслед смотрел, глазами провожал, "Хороший человек", думал.
И Ярин эдак же смотрел, только с другими мыслями. Да вроде и мыслей никаких таких особых не пришло, только не понравился Ярину новый пастух, были Ярин и Иван совсем разные, как день и ночь, тепло и холод. И непонятно отчего, но помрачнело на душе у Ярина.
А вот когда свечерело, и пастух заявился на игрища - перетукнуло Яриново сердце по-недоброму. И ничего не значило то, что привела его Любица. Если дурочка эта виды на приблудного имела, то зря, ой зря! Не пара они. А вот Алена... Ох, как ждал Ярин Алену сегодня. Надо было увидеть ему, как посмотрят друг на друга эти двое, боле и не надо, чтоб понять Ярину, опасный ему этот человек, аль можно плюнуть, да забыть.
Ярин глаз не спускал с той стороны, откуда Алена
– Алена! Думал уж - не придешь.
Удивленно Алена бровью повела - что-то было не так с Ярином, и в словах, которыми раньше он ее не встречал, и в голосе смелом, уверенном. И тут же глаза недобро сощурила - ах, вон что! Иван на гулянье пожаловал. Обернулся на голос Ярина... на слова Ярина... О, да он с тенью-Любицей! Ну-ну... поглядим. И поглядела...
Обернулся Иван, имя ее заслышав, с нее - быстрый взгляд на Ярина кинул. И будто неслышный порыв осеннего стуженого ветра прошел - погасил живость в глазах Ивана. Алену досада на нелюбого взяла, - что за комедь он затеял? Хотя, чего тут гадать? Понятно все. И хоть с доверчивой публикой у Ярина не богато, но ему и нужен-то всего один зритель, который бы поверил. Вскипело раздражение, и, видно, плеснуло из глаз ее - бледность проступила на смуглом лице Ярина, но не отступил он, не потупил взора, избегая Алениных глаз, которых он боялся. Нет, вопреки жути, холодом сковавшей его сердце, смотрел Ярин твердо. И Алена одернула себя, потому что крепко помнила теперь - на страсти свои должна она уметь крепкую узду вовремя накинуть.
И возликовал же Ярин, увидав в Алениной сдержанности покорную уступку ему, осмелел.
Все в тот вечер наперекосяк шло. Иван шутил да смеялся с нерадостными глазами; Алена, кроме гнева и досады не чувствуя ничего, все ж воли им не давала, тоже улыбалась да песни пела; Ярин в радости прибывал, сердцем угадывая тот прохладный сквознячок, что промеж этих двух сквозил, и придавало это ему смелости да уверенности в себе. В тот вечер на игрище одного Ярина и несла волна радости. Другие же будто очередь отводили - без огонька плясали, без задора игры играли. Спроси - почему?
– не знали бы, что и сказать, просто вечер такой неловкий выдался.
Ухватил Ярин вмиг, что Алена знобко локти ладонями обхватила. Одним движением сбросил к плеч широких добрую свитку свою.
– Озябла, люба моя? Укройся.
Повела Алена надменно глазами - замерли руки Ярина. Всего на миг короткий, неприметный - и укрыл плечи Аленины одежкой своею.
– Ярин... не испытывай меня.
– На что гневаешься, Алена?
– Не утишает Ярин голоса своего, потому как ни ей слова эти назначено слышать. А Иван и впрямь - видит Алена - весь здесь, с ними. Головы, опущенной к Любице, не подымает, но взгляд не на Любицу - к ним.
– В чем обиду увидала? Но коль гневаться хочешь, вот чупрыня моя - рви, сколь пожелаешь, - в шутку, вроде, склонился перед Аленой, руки ее себе на голову положил.
Пальцы - так бы и стиснули в кулаке густые черные кудри, от запретного желания оцепенели руки на крутых завитках. Отстранилась Алена.
– Не желаешь?
– скоморошничает Ярин.
– Тогда знаю я, как обиды твои прогнать!
Вдруг сжал Алену в объятии, губы ее нецелованные вмиг своими губами отыскал. Что есть силы отпихнула его Алена, увидала, как приподнялся Иван с травы, гнев в глазах его увидала. Но на руку Ивану Любицына ладонь легла:
– Не надо, Иван, не мешайся. Третий всегда лишний. Не нашенский ты, оглядись сперва.