Ночь волка (повести)

Лейбер Фриц Ройтер

* Разрастание соединительной ткани.

Однако, как я уже сказал, становилось слишком поздно для того, чтобы сохранять настороженность, абсолютную настороженность, во всяком случае. Ситуация менялась очень быстро. Возможность причинить смерть или принять ее - наравне с шансом впасть в меньший грех, каннибализм, который кое-кто из нас практикует, - такая возможность внезапно пропала, полностью пропала. Похоже, на этот раз все будет в порядке, сказал я себе На этот раз все будет иначе. на этот раз будет достаточно любви, на этот раз вожделение станет надежным фундаментом для взаимопонимания и доверия, на этот раз у нас будет действительно безопасная

ночевка. Тело девушки станет мне домом, прекрасным, неж ным, неистощимо восхитительным домом, а мое - станет домом для нее, навеки.

Когда она сбросила рубашку, последний темно-красный луч света осветил еще один гладкий косой шрам, этот - вокруг ее бедер, как узкий поясок, который слегка соскользнул с одной стороны.

II

Убийство гнусно по себе, но это

Гнуснее всех и всех бесчеловечней.

Уильям Шекспир, "Гамлет"

Когда я проснулся, дневной свет почти достиг своего максимального янтарного оттенка, и рядом с собой я не почувствовал тела, только одеяло внизу. Очень медленно я перевернулся на другой бок и обнаружил ее сидящей на краешке одеяла в двух футах от меня. Она расчесывала свои длинные черные волосы большой редкозубой расческой, вкрученной в накладку из кожи и металла на ее запястье.

Она надела штаны и рубаху, но первые были закатаны до колен, а вторая, хоть и заправленная в штаны, не была застегнута.

Она смотрела на меня, созерцала, можно сказать, совершенно задумчиво, с неясной, слабой улыбкой.

Я улыбнулся в ответ.

Это было восхитительно.

Слишком восхитительно. Что-то тут должно быть не так.

И было... О, ничего особенного. Так, один-единственный пустячок - ничего по-настоящему заслуживающего внимания.

Но самые крошечные, самые, незначительные пустячки могут быть порой самыми несносными - всего лишь один комар, например.

В тот момент, когда я только повернулся к ней, она зачесывала свои волосы прямо назад, открывая клинообразную проплешину, которая, продолжая шрам на ее лбу, довольно глубоко заходила в волосы. Теперь, движением быстрым, но не выглядевшим поспешным, она отбросила всю массу волос вперед и налево, чтобы они закрыли лишенный волос участок. Одновременно она поджала губы.

Я был задет. Она не должна была скрывать от меня эту свою проплешинку, ведь это наш общий недостаток и это сблизило бы нас. И еще ей нельзя было как раз в тот же момент убирать улыбку с лица. Неужели она не понимала, что я люблю эту отметину на ее черепе так же, как и любую другую часть ее тела, что ей нет больше нужды упражняться передо мной в тщеславии?

Неужели она не понимала, что как только она перестала улыбаться, ее пристальный созерцательный взгляд стал оскорбительным для меня? Кто дал ей право глазеть - с насмешкой, я был уже уверен - на мою лысую голову? Какое право она имела знать о почти залеченной язве на моей левой голени? Да такая информация может стоить человеку жизни в бою. Какое право она имела хоть как-то прикрыть тело одеждой, когда я все еще оставался голым? Она обязана была разбудить меня, чтобы мы могли одеться так же, как и раздевались - вместе. Да, у нее далеко не все в порядке с манерами.

О, я знаю, что, если бы был способен подумать спокойно, если бы позавтракал и выпил чашечку кофе или даже если бы горячий завтрак был только готов к этому времени, я бы признал свое раздражение неразумным, ничтожным, как комариный укус, неприятным ощущением, каким оно, собственно, и было.

Даже без завтрака,

если бы я знал, что впереди у меня относительно безопасный день, когда я смогу высказать свои чувства напрямик, я не был бы так обижен или, по крайней мере, моя обида не беспокоила бы меня так ужасно.

Но в Мертвых землях чувство безопасности - еще более редкий товар, чем горячий завтрак.

Да дай мне только хоть какую-нибудь надежду на безопасность и хоть плохонький горячий завтрак, и я сказал бы себе, что она просто очаровательно кокетничает по поводу этой плешивой полоски и своих волос, что для женщины совершенно естественна попытка оставаться немного таинственной перед лицом мужчины, с которым она делит постель.

Но в Мертвых землях любая тайна только озлобляет. Она пугает тебя и злит, словно ты животное. Тайны - это для культурных извращенцев. Определенно. А в Мертвых землях единственная, возможность для двух людей держаться вместе, даже недолго - это никогда ничего не скрывать и никогда не делать движений, которые нельзя немедленно и ясно истолковать. Вы, понятно, не можете говорить - уж, во всяком случае, не в начале, - поэтому не можете ничего объяснить (как бы там ни было, объяснения - это, как правило, либо ложь, либо мечты), а значит, должны быть вдвойне осторожны и точны в том, что делаете.

А девушка такой не была. Вот и сейчас, в довершение к другим своим бестактностям, она откручивала расческу от своего запястья - недружественный, чтобы не сказать враждебный, акт, с чем кто угодно согласится.

И поймите правильно: ни одну из своих отрицательных эмоций я не проявил, как, впрочем, и она, если не считать. что она перестала улыбаться. Я-то улыбаться не перестал. Я играл по правилам до конца.

Но внутри меня все кипело, и другая потребность вернулась снова и вскоре снова начнет неудержимо расти.

Вот в чем беда с любовью как с одним из решений проблемы двух побудительных мотивов. Она хороша, пока длится, но скоро исчерпывает себя, и тогда снова сталкиваешься с Побуждением Номер Один, а у тебя уже не осталось ничего, что можно ему противопоставить.

О нет, сегодня я не буду убивать эту девушку, я, вероятно, не буду думать о том, чтобы убить ее, месяц или больше, но старое Побуждение Номер Один вернется и будет все время расти, по большей части подспудно. Конечно, кое-что можно сделать, чтобы ослабить этот рост, есть немало уловок - я достаточно опытен в такого рода делах.

Например, вскоре я могу рискнуть заговорить с ней. Для затравки я могу рассказать о Нигде, о том, как эти пятеро остальных бродяг и я наткнулись друг на друга, когда скрывались, каждый сам по себе, от карательной экспедиции из Портера, как мы, естественно, объединили свои силы в этой ситуации, как устроили ловушку для работающего на самогоне портерского джипа и уничтожили его вместе с экипажем, как добыча оказалась неожиданно большой и четверо из нас, оставшиеся в живых, объединились и побрели вместе и развлекали друг друга какое-то время - играли в карты, можно сказать. Да что там! На одной из стоянок у нас был даже старый, но действующий заводной патефон, и мы читали книги. И конечно расскажу, что, когда добыча иссякла, а взаимное расположение исчерпало себя, мы устроили празднество убийств, после которого в живых остался только я и, полагаю, еще один парень по имени Джерри, по крайней мере, он смог уйти, когда закончилось кровопролитие, а у меня уже не хватило сил, чтобы преследовать его, хотя, вероятно, и следовало.