Ночь волка (повести)
Шрифт:
Карсбери откинулся в кресле и попытался придать бровям под копной серебристых волос удивленный изгиб.
– О, не стоит изображать изумление, - gродолжал Фай. Теперь он говорил более уверенно, так как первый шаг был сделан.
– Ты так же хорошо знаешь значение этого слова, как и я. Даже лучше - нам ведь обоим пришлось провести исторические исследования по этой теме.
– Сумасшествие, - задумчиво повторил он, смигнув.
– Существенное отклонение от нормы. Неспособность приспосабливаться ко всем правилам, лежащим в основе человеческого поведения.
– Ерунда!
– сказал Карсбери, овладев собой и напуская на лицо
– Понятия не имею, о чем ты говоришь. Что ты немножко устал, выбит из колеи, что нервы у тебя расшатаны - это вполне понятно, принимая во внимание ту ношу, которая была на тебя возложена. Небольшой отдых восстановит твои силы, хороший долговременный отпуск подальше от всего этого. А насчет того, что ты... Ну, это просто смешно.
– Нет, - возразил Фай, пригвождая Карсбери взглядом, - ты думаешь, что я сумасшедший, и уверен, что ненормальны все мои коллеги из Всемирной службы управления. Вот почему ты замещаешь нас своими людьми, которых уже десять лет обучаешь в своем Институте политического руководства. И это после того, как с моей помощью и при моем попустительстве ты стал Всемирным управляющим.
Карсбери не нашел, что противопоставить непреложности этого заявления. Впервые за все время он улыбнулся как-то неуверенно. Начал было что-то говорить, но не решился продолжать и посмотрел на Фая в надежде, что тот заговорит. Но Фай снова вперил глаза в пол.
Карсбери откинулся на спинку стула и задумался. Когда он опять заговорил, его голос звучал естественней, без прежних утешительных и отеческих интонаций.
– Хорошо, Фай. Но скажи мне честно. Неужели ты и твои коллеги не почувствовали себя счастливей после того, как вас освободили от всех ваших обязанностей?
Фай угрюмо кивнул:
– Да, мы были счастливы... но...
– его лицо напряглось, понимаешь...
– Но?..
– настаивал Карсбери.
Фай тяжело сглотнул. Казалось, он был не в состоянии продолжать. Постепенно он сполз к одному из подлокотников. Длинные пальцы Фая тихонько подкрались к нему и принялись нервно разминать.
Карсбери поднялся из-за стола и подошел к Фаю. Сочувственное выражение на его лице, с которого схлынул румянец смущения, было теперь вполне искренним.
– Почему бы мне действительно не рассказать тебе обо всем, Фай, - сказал он просто.
– По странному стечению обстоятельств всем этим я обязан тебе. И теперь нет смысла держать это в секрете... нет ни малейшей опасности.
– Да, - согласился Фай с мимолетной горькой усмешкой, вот уже несколько лет тебе не угрожает опасность coup d'etat* А если бы мы когда-нибудь попытались восстать, на то существует, - он переместил взгляд на противоположную стену, едва заметная вертикальная щель в которой свидетельствовала о наличии еще одной двери, - на то существует твоя тайная полиция.
Карсбери был поражен. Он не думал, что Фай знает об этом. В голове шевельнулась беспокойная мысль: "Хитрость сумасшедшего". Но уже через мгновение благодушие вернулось к нему. Он подошел сзади к креслу Фая и опустил руки на его ссутуленные плечи.
– Знаешь, Фай, я всегда испытывал к тебе особые чувства, - сказал он.
– И не только потому, что твои причуды помогли мне стать Всемирным управляющим. Я всегда чувствовал, что ты чем-то отличаешься от других. И бывали времена, когда... он заколебался.
Фай слегка согнулся под тяжестью дружеских рук.
– Когда я был в здравом
– закончил он решительно.
– Как сейчас, - мягко заметил Карсбери.
– Я всегда чувствовал, что, пусть превратно, пусть не до конца, но ты меня понимаешь. И это много для меня значило. Я был одинок, Фай, ужасно одинок - целых десять лет. Никаких товарищеских отношений, даже с людьми, которых я обучал в Институте политического руководства. Перед ними тоже приходилось играть свою роль, скрывать от них некоторые факты из опасения, что они пытаются захватить власть через мою голову, будучи недостаточно подготовленными. И никто не поддерживал меня по-дружески, кроме разве что собственных моих надежд да тебя временами. А теперь, когда все позади, для нас обоих начинается новая жизнь. И я, честно говоря, рад.
Наступила тишина. Фай не оглянулся, но его костлявая рука потянулась вверх и прикоснулась к руке Карсбери. У того
* Государственный переворот (прим.перев.)
запершило в горле. Ему показалось странным, что между сумасшедшим и нормальным человеком может возникнучь даже такое мимолетное взаимопонимание. Но так оно и было. Он освободил руки, быстро прошагал к столу и обернулся.
– Я ходячий атавизм, Фай, - произнес он каким-то новым, необычно страстным тоном, - атавизм из тех времен. когда человеческий рассудок был куда здоровее.
Изучая историю, я очень скоро пришел к выводу, что критический момент наступил во время Окончательной Амнистии, совпадающей с образованием нынешнего общества. Нас учили, что в то время из тюрем освобождали миллионы политических заключенных и миллионы прочих узников. Но кто же были эти прочие? На этот вопрос нынешняя историография дает только неясный, слишком приблизительный ответ. Трудности, с которыми я столкнулся, были чрезвычайными. Но я продолжал искать истинный ответ. Почему, спрашивал я себя, такие слова, как "безумие", "помешательство", "сумасшествие", "психоз" исчезли из нашей лексики, а сами понятия - из нашего сознания? Почему предмет "психопатология" больше не преподается в учебных заведениях? И, что еще важнее, почему наша современная психология напоминает психопатологию XX века? Почему больше нет ни одного заведения для душевнобольных - ведь они существовали в XX веке?
Фай поднял голову и криво улыбнулся.
– Потому что, - иронически прошептал он, - теперь все ненормальные.
"Хитрость сумасшедшего". Еще раз эта настораживающая мысль промелькнула в голове Карсбери. Он кивнул.
– Поначалу я отказывался делать какие-либо заключения. Но постепенно понял, как и почему это случилось. Дело не только в том, что технически развитая цивилизация поставила перед человечеством более широкий спектр соблазнов, противоречивых возможностей, столкнула его с умственным и эмоциональным перенапряжением. В психиатрической литературе XX века описан определенный вид психоза, возникавший как результат успеха. Неуравновешенный индивид продвигается вперед к своей цели, преодолевая на своем пути многочисленные преграды. Он достигает цели, но тут же падает без сил. Подавленная неуверенность в себе выходит из-под контроля, и он осознает, что не знает, к чему стремиться. Его энергия, которая до сих пор помогала ему бороться, оборачивается против него самого и уничтожает его как личность. Когда война окончательно была объявлена вне закона, весь мир превратился в одно государство, и социальное неравенство было уничтожено... Ты понимаешь, к чему я веду?