Ночь всех мертвецов
Шрифт:
Потерянные возлюбленные. Сколько жизней, сколько планет, сколько тел и лиц, сколько возлюбленных. Они были не правы – те, в самом начале говорившие, что любовь не переживает смерти. Он сам был не прав. Вечность – вот что губит любовь. Любовь измеряется сроком человеческой жизни. Бессмертие дает ей достаточно времени и пространства, чтобы измениться, чтобы перерасти в вещи, которые больше любви или зловеще не похожи на нее. Ничто не выдерживает испытания. Ничто не держится вечно. Бессмертие – бесконечные перемены.
Накануне гибели Вселенной Соломон Гурски понял, что лишь смерть делает любовь вечной.
Все вещи хранились в Юа, ожидая воскресения, когда время, пространство и энергия сольются воедино, прекратят существование. Самым болезненным из заархивированных воспоминаний Сола
И вот покой его органов чувств, пронизывающих все Одиннадцать Небес, нарушила знакомая искорка.
Она. Должно быть – она!
Сол Гурски подлетел к глазу гравитационной стабильности циклона и включил систему черных дыр, врезанных в его алмазную кожу. Пространство раскрылось и вновь сложилось, точно фигурка оригами. Сол Гурски отправился в иной мир.
На энергетически богатой кайме центрального диска-аккреции щипала траву жар-птица. Она была огромна. Статуя Свободы Сола казалась бородкой одного из тысячи ее маховых перьев, но птица почуяла его, обрадовалась и, подцепив крыльями, поднесла к изменчивому узору из солнечных пятен, который являл собой душу ее существа.
Он узнал эти узоры. Он вспомнил вкус этих эмоций. Он воскресил эту любовь. Он попытался почувствовать, она ли это: ее путешествия, ее испытания, ее переживания, ее муки, ее безбрежности.
Простит ли она его?
Солнечные пятна распахнулись. Всосали Соломона Гурски. Тучи текторов проникли в него, обмениваясь, делясь, фиксируя. Совокупление умов.
Он вошел в ее приключения среди инопланетных рас, которые были в пять раз старше Пан-Человечества, в альянс воль и сил, пробудивших галактику к жизни. В ее предыдущем воплощении он прошел по планетам, которыми она стала, навестил династии, расы и виды, которые она породила. Он совершал вместе с ней долгие переходы от звезды к звезде, от скопления к скоплению, от скоплений к галактикам. Раньше, еще раньше вместе с ней он парил по облачным каньонам планеты – газового гиганта, которая называлась Уризен, а когда солнце чересчур жарко обняло эту планету, он вместе с ней перешел в новый режим и отправился искать новые места.
Между ними существовала абсолютная сопричастность, и Солу Гурски не удалось скрыть от нее свое разочарование.
«Прости меня, Сол», – сказала жар-птица, когда-то носившая имя Ления.
«Ты ни в чем не виновата», – возразил Соломон Гурски.
«Прости, что я – не она. Прости, что я никогда не была ею».
«Я создал тебя, чтобы ты стала моей любовницей, – сказал Сол. – Но ты оказалась древнее, богаче, ты оказалась тем, что мы потеряли».
«Дочерью», – продолжила Ления.
В синем смещении накануне гибели Вселенной прошло неизмеримое количество времени. Ления спросила:
«Куда ты держишь путь?»
«Найти ее – вот единственное не завершенное мной дело», – ответил Сол.
«Да, – приникла к нему душой птица. – Но мы больше не встретимся».
«Да, в этой Вселенной – уже нет».
«И ни в какой другой. Это смерть, вечная разлука».
«Моя неутешная тоска, – мыслемолвил Сол Гурски, когда Ления распахнула свое сердце и облака текторов расступились. – Прощай».
Статуя Свободы оторвалась от тела жар-птицы. Квантовые генераторы Лении создали в урагане зону гравитационного штиля. Манипулируя
Он вновь вошел в континуум так близко к ветви, насколько у него хватило смелости. Рывок сознания – и он уже у ее дендритов, и они тянут Сола к себе. Еще один рывок сознания – и потешная статуя Свободы растворилась в плазме. Соломон Гурски вознесся по дендриту сквозь ветвь – в матрицу души Юа. Там он вырубил себе нишу в одиннадцатом, высочайшем небе и увидел кончину Вселенной из глубокого подвременья.
Как он и ожидал, Вселенная погибла в огне, торжественно и светло. На его глазах пространство и время скривились, схлопнулись, преодолев предел планковских измерений; он почувствовал, как градиенты энергии подскочили до бесконечности – Вселенная приблизилась к нулевой точке, в которой спонтанно возникла когда-то. Он ощутил, как вшитые в одиннадцать измерений универсум-генераторы собрали эту энергию прежде, чем она успела рассеяться, и заставили работать. То была волна, порыв мощи и страсти, похожий на воспоминание об оргазме, затерянное далеко-далеко где-то в цепочке воспоминаний среди дней Соломона Гурски. Свет становится силой, сила – воспоминанием, воспоминание – плотью. Заархивированные воспоминания Юа, история каждой частицы в былой Вселенной, вплетаются в плотную ткань бытия, осуществляются. Умные супернити скатывают одиннадцатимерное пространство в шарики, точно священные скарабеи свои навозные катышки. Пространство, время, масса, энергия – все разворачивается, умирая в квантовом хаосе. Вселенная вновь рождается на первозданном свету.
Соломону Гурски, ожидавшему в тиховремени, где каждый вздох длился эру, показалось, будто Вселенной кто-то повелел возникнуть – и она мгновенно повиновалась. Краткая яркая вспышка – и в поле его зрения появились галактики, звездные скопления, солнца, вполне сформированные, живые. Личности уже покидали пчелиные соты Юа, чтобы занять свои места во времени, воплотиться. Но возродилась не Вселенная, а много вселенных. Вновь воскресшие вовсе не были обязаны слепо повторить свои прежние жизни. Каждое решение и поступок, отклонявшиеся от первоначального хода событий, расщепляли Вселенную на параллельные миры. Сол и Ления не ошиблись, говоря о том, что больше не встретятся. Сол вошел в новый Поливерсум на тысячу лет раньше Лении; Вселенная, которую он надеялся создать, никогда не пересечется с ее миром.
Старшие цивилизации уже расслоили Поливерсум, превратив его в тысячелистник альтернатив. Пока первые люди падали в прошлое планеты Земля, Сол тщательно проследил путь своей цепочки событий сквозь кутерьму вероятностей. Звезды соединялись в знакомые созвездия, напоминая Солу, что до его появления остается всего несколько сотен тысячелетий. Он спускался по пространственным матрицам, на каждом уровне неуклонно приближаясь к темпоральному потоку своей конкретной Вселенной.
Соломон Гурски завис над вращающейся планетой. Расцветали и угасали цивилизации, расширялись и рушились империи. Все больше открытий: новые технологии, новые континенты, новые народы. И все это время – альтернативные Земли спадали с его личной Земли, точно оборванные листки календаря на ветру – мертвецы создавали новые вселенные, чтобы их заселить. Совсем близко. Счет пошел на секунды. Сол упал во время живых, Юа выдавила его наружу, точно каплю молока из набухшей груди.
Соломон Гурски падал. Иллюзии и добрые предчувствия сопровождали его возвращение к телесной жизни. Воображаемый свет; ангел, оставляя за собой след инверсии, пролетает над ночной стороной планеты, над темным океаном, держа курс к берегу, к горе, к долине, к огоньку костра среди кактусов, которые цветут лишь ночью. Тоска. Желание. Страх. Приобретение – и утрата. Божья сделка: чтобы сбылось твое заветное желание, ты должен всецело отказаться от себя. Даже от воспоминаний.
В лоскутном спальном мешке у костра в укромной долине, пропахшей цветами кактуса, человек по имени Соломон Гурски проснулся от внезапного холода. Была ночь. Было темно. Звезды пустыни описали уже половину своей дуги по небосклону. Обложенный камнями костер догорел, лишь трещали алые угольки. Ночные ароматы пьянили, как колдовское зелье. В воздухе тихо порхали мотыльки, разыскивая нектар.