Ночь… Запятая… Ночь
Шрифт:
Новая автоматная очередь с крыши была одна и была короткой… Все опять бросились кто куда.
Очевидец-мужчина только все путал и на подробности оказался скуп. Чтобы не сказать туп. Но, конечно, нашлись женщины из тех, кто и во время самой острой опасности ничего не упускает из виду. Эти глазели, смотрели в оба. Это же бесплатно. Им не всегда так везло!… Именно они припомнили поминутно. Они не убегали от пуль. На собственную жизнь им было наплевать в столь интересных и волнующих, можно сказать, обжигающих обстоятельствах.
Автобус, которому дали “добро”, уже полз к линии оцепления.
Долговязый бежал, грозя автоматом непонятно кому. Он просто размахивал им… Это же невероятно, как ему повезло!… Женщины сказали, что автобус с “проверенными” стариками он заметил, а главное – угадал, когда автобус еще только полз. Еще метров за сто до линии оцепления. Не исключено даже то, что он увидел, приглядел себе автобус уже с крыши. С крыши виднее.
Автобус пересекал линию оцепления, набитый битком. Задняя дверь приоткрыта, из нее вываливался орущий пацаненок. А над пацаненком нависала верхняя половина задыхавшегося старика. Как бы отпиленная по пояс… Старикан с трясущимися глазами… И с открытой пастью. Как у только что выловленной рыбы.
Всевидящие женщины криком кричали шоферу о беглеце, который сейчас ухватится, влезет в заднюю дверь. Шофер слышал. Разобрать вопли он не мог, но рефлекторно на всякий случай прихлопнул заднюю дверь наново. Поджал ее. Закрыл. Успел стиснуть створки покрепче… Но…
Но на ладонь недозакрыл. Примерно на ладонь. И этого хватило. Рослый стрелок, зацепившийся за неплотные створки двери, разжал их, втиснулся… и уже нет его!… Он там исчез… В автобусе. В утробе… В полусотне тел… Удивительно, что при столь стремительной его посадке опять мелькнул его автомат. Какая-то мистика – автомат то появлялся в его руках, то как-то странно исчезал. В плаще?… Автомат складывался и исчезал. Точно так и сам беглец вдруг исчез в гуще “проверенных” тел… В толчее… А вместо него на виду опять появился дышащий как рыба старик. И спаренно с ним орущий, вываливающийся из автобуса пацаненок… В полураскрытых дергающихся дверях.
Автобус, ускоряясь, пересек линию оцепления… Солдаты с линии оцепления еще и поторапливали, давали обязательную контрольную отмашку рукой и чуть не хором кричали водителю:
– Давай, давай! Скорее!
А ведь солдатам тоже кричали про втиснувшегося в автобус. Конечно, неразборчиво… Кто-то даже свистел в милицейской свисток… но нет!… Проверенный автобус уже шел своим путем. Водитель жал на газ. Прибавил плавно ходу… Ему было хорошо… Величаво, важно полз… У проверенных автобусов (как и у проверенных людей) возникает чувство благородной автономности. И самодостаточности.
Вопили, негодовали, свистели вслед удалявшемуся автобусу, пока с крыши не ударила та, последняя, автоматная очередь. С крыши, где оставались еще двое.
Автоматная очередь была короткой, только и полоснула – с асфальта сойдя на брусчатку тротуара. Ж-жжок, ж-жжок!… Сразу несколько срикошетивших о камень пуль. И еще где-то о случайный металл… Зазвеневший в воздухе… На-ннн-на.
Ранен в грудь толстый мужчина, нес пакет с продуктами. И с сердечным приступом упала женщина лет пятидесяти. Охнула и наземь, уже в обморочной отключке. Так что носилок двое. Мужчин мобилизовали тут же, на улице. Их остановили,
Командовал капитан милиции:
– Давай, умники! Быстрей!…
Толстяка с пулей в груди несла первая пара. Они следили капавшей кровью прямо на асфальт. Очень ясно показывая путь второй паре… Кровь как темные капли воды… Вторая пара несет женщину. Вторая пара – это квадратный сильный мужик и молодой парень, студент.
Им велено сейчас же пересечь улицу и завернуть за пятиэтажку, где для пострадавших вроде бы уже развернут медпункт.
– Тяжелый бабец! – ворчит студент.
Бегавший туда-сюда капитан милиции приостанавливается и, задрав голову, показывает рукой:
– С той крыши стреляют. Двое их там!
Капитан еще раз вскидывает указывающую руку кверху, и тотчас оттуда одиночный выстрел. Как в ответ ему за догадливость. Ж-жжок… На-ннн-на.
Пары и без подсказки ускоряют ход. Бегут, тяжело колыша живой ношей.
Женщину, что с сердечным приступом, сильно помяли под выстрелами. Когда толпа метнулась. Вдруг – и все волной влево… Сразу сшибли. Она казалась недвижной, когда ее осторожно укладывали на брезент носилок. Квадратный мужик и студент предпочли нести ее, а не раненого толстяка. Без крови как-то проще. Носилки им выдали белые-белые, новехонькие!…
Теперь женщина с ними. Она в неспокойном забытьи. Лежит на носилках, то пошевеливая, то слепо крутя руками. И что-то невнятно мычит, бедная.
Рядом с ней (возле ее колышущегося бедра) старомодный, потертый рыжий портфель. Это студент пристроил свою ношу на носилки, чтобы высвободить руки. Портфель тоже мягко, живо колышется… Шаг за шагом.
Женщина, блуждая рукой, нет-нет и берется в забытьи за ручку портфеля, ощупывает ее. Потом успокаивается. Но продолжает держать руку на портфеле. Выглядит необычно: эти двое словно бы с подчеркнутой заботой несут вдруг заболевшую депутатку.
Оцепление.
Всех до единого проверяют, прежде чем дать пройти дальше. Велят опустить носилки на асфальт… Не спешат… Охрана подзывает носильщиков попарно. И не наскоро, а тщательно их проверяет… Заставляют приподнять руки. Так и стой!… Хлопают по бокам и вдоль ног, ощупывая на предмет припрятанного оружия.
Носилки и лежащих на них проверяют особо.
– М-мм! – стонет женщина.
И вновь понесли. Квадратный мужик на ровном ходу вдруг замечает удивительное: женщина сумела – лежа! – залезть рукой в портфель студента и нашла там сигареты. Надо же!… Ага, выцарапала себе одну! Если бы она могла себя видеть!… С сигаретой в руке она кажется вполне беззаботной. Она не соображает, что ее куда-то несут.
С трудом, а все же попала сигаретой себе в губы – просит теперь вялым жестом: дайте же прикурить!
Квадратный, притормозив на миг и придерживая носилки коленом, достает из кармана зажигалку. Чиркнув раз-другой, дотягивается огоньком к женщине.
Несут ее дальше, а она себе курит.
Студент (он в паре идет первым) чует за спиной сигаретный дымок и начинает запоздало ворчать: я, мол, мамаша, тоже бы не прочь сейчас покурить.
– Запятая…
– А? – не расслышал квадратный.