Ночи в кафе «Бродячая собака»
Шрифт:
ЛИЛЯ. Ты хочешь полностью поработить меня. Ожидаешь, что женщина целиком и полностью станет твоей, а когда она это делает, ты теряешь интерес и презираешь ее. И не надо этого отрицать. Ты так поступал с сотней женщин. Как и с той бедняжкой, которая выпрыгнула из окна.
МАЯКОВСКИЙ. Моей вины в этом нет. Я ее
ЛИЛЯ. Я не флиртовала с Пастернаком. Пастернак флиртовал со мной. Он флиртует со всеми. Как и ты. И мне нравится его компания. В нем нет такого надрыва, как в тебе, и он так здорово импровизирует. На пианино. Я хочу научиться этому. И я хочу рисовать, высекать скульптуры. И я хочу брать уроки танцев и танцевать как, Тамара и Ольга. Ты для меня очень, очень важен, но в моей жизни есть многое помимо тебя. Тебе нужно больше любви, чем может дать один человек. Эту твою потребность невозможно насытить, для других она губительна. Если ты любишь меня, позволь оставаться, какая я есть. Ветреной и непостоянной, как и ты. Живя с Бриком, я жаждала любви. Но ты – полная противоположность Брика. Твоя любовь сокрушающая, я в ней утону. По крайней мере, Брик в этих вопросах реалист. И я не думаю, что у тебя есть право испытывать к нему презрение.
МАЯКОВСКИЙ. Я и не испытываю. Брик – мой друг.
МАНДЕЛЬШТАМ. Друг, жену которого ты трахаешь.
МАЯКОВСКИЙ. Но он не против. Сам так сказал.
БЕЛЫЙ. В любви самообман – ключевой элемент.
МАЯКОВСКИЙ. Почему ты остаешься с ним, если он не хочет с тобой спать?
ЛИЛЯ. Ты – прелесть, но выматываешь донельзя. Это такое облегчение, проводить время с мужчиной, который счастлив только тем, что я рядом, но вполне может оставаться один, не угрожая застрелиться.
МАЯКОВСКИЙ. Но это не любовь.
ЛИЛЯ. Что бы это ни было, меня вполне
МАЯКОВСКИЙ. Иногда я вижу себя со стороны, наблюдаю за собственным представлением. И, должен отметить, получается у меня хорошо. Но не так хорошо, чтобы обмануть себя.
МЕЙЕРХОЛЬД. Это правильно, смотреть на себя со стороны. Актер не может оставаться в плену своих эмоций. Уничтожая ложные традиции настоящего, мы должны использовать ложные традиции прошлого, а потом ниспровергать их. Это хорошо – носить маску.
МАЯКОВСКИЙ. А если я сниму маску и окажется, что лица у меня нет?
МЕЙЕРХОЛЬД. Маска – это лицо.
МАЯКОВСКИЙ. Наиболее свободно ты чувствуешь себя на сцене. А я – здесь, в месте, которое по большей части воображаемое. Здесь у человека ощущение, что никто и ничто его не тронет. Ты словно внутри защитного кокона. Но придет день, когда кокон разлетится вдребезги.
Картина 8
Когда-нибудь наши стихи убьют нас всех
ГУМИЛЕВ. Тебе ночью не спалось. Я просыпаюсь, а тебя нет.
АННА. Ребенком я ходила во сне. По крыше, с голубями. Все думали, что я чокнутая. Я плавала, как рыба, в тонком платье, которое прилипало к телу, а мальчишки глазели. Да какая разница, что они видели? Они все такие тупицы. Это мое тело, это я сама. Каждый вправе отвести глаза. Ты на меня злишься.
ГУМИЛЕВ. Я не злюсь. Мне просто не нравится, что ты бродишь по дому ночью. В четыре утра женщина должна быть в постели, рядом с мужем.
АННА. Я – поэтесса. Я встаю и пишу. Ты на долгие месяцы убежал в Абиссинию, а я не могу ходить по собственному дому? Зачем поэту ехать в Абиссинию?
Конец ознакомительного фрагмента.