Ночи Виллджамура
Шрифт:
И снова беспомощно захлюпал носом при мысли о том, в какое чудовище он превратился.
– Постарайтесь забыть о случившемся, – уговаривал его Трист. – Вам надо сосредоточиться на работе. Убийства в Совете. – Помолчал. – Может быть, она простит вас, со временем.
Джерид не стал бы ее винить, если бы после того, что произошло сегодня, она покинула его навсегда, не сказав ни слова. Почему-то мысль о том, что она может быть с кем-то другим, а не с ним, уже перестала казаться ему такой важной. Он и сам не знал, что теперь важно. Может быть, вообще ничего.
– Давайте пройдемся, и в голове у вас прояснится, – предложил
Прежде чем выйти, Джерид написал Марисе записку, но сразу порвал ее. Что теперь значили слова между ними? Все, что он мог сказать, было глубоко неуместно, и он прекрасно представлял себе ее реакцию, когда она прочтет это утром.
Они гуляли по темным улицам, морозный воздух постепенно приводил его в чувство. Даже когда Джерид слегка подвернул лодыжку, ему не стало хуже. Он понимал, что заслужил эту боль, как будто сам город, сговорившись со стихиями, выносил ему неопределенное, но справедливое наказание.
Глава тридцать шестая
Они пришли за два часа до рассвета, в одежде чернее самой темноты, две дюжины адептов ордена Даунира, и встали перед простой деревянной дверью. Папус положила у порога металлическую коробочку, содержащую реликвию на основе бренны, слегка изменила настройки и отошла.
Через несколько мгновений дверь взлетела на воздух, деревянные осколки застучали по мостовой, по стенам соседних домов, как будто град начался и кончился за считаные секунды. В наступившей за этим тишине адепты вступили в штаб-квартиру ордена Равноденствия. Вскоре оттуда понеслись крики и вопли. Запели ножи. Скоротечные схватки закипели во мраке. Многоточия клокочущей в перерезанных горлах крови отмечали смертельные исходы.
У нападающих было несколько альдерталей, которыми они замораживали мужчин и женщин ордена Равноденствия во времени: те застывали, охваченные растерянностью и страхом, а их связывали веревками. Всех, кого не удалось обездвижить подобным образом, убивали. Реликвии Дартуна сводили на нет действие многих приспособлений Папус, поэтому почти все происходило в реальном времени. Нарыв старинной вражды прорвался неожиданно бурно. Папус ждала ответов. Все ее прежние угрозы и взятые ею заложники не произвели на Дартуна никакого впечатления. Поэтому теперь она перероет все здание, пока не отыщет все спрятанные в нем секреты и не узнает все, что ей еще не известно о Виллджамуре и о земле под красным солнцем…
И о самом Дартуне.
Во многих комнатах было темно, в лучшем случае горели свечи. Однако для обыска хватало и этого. Она тщательно спланировала весь ход операции. Тридцать четыре члена ордена Равноденствия были взяты в плен, связаны и выброшены в переулок. По ее подсчетам, еще человек сорок должны были прятаться внутри здания, и они уже знали, что произошло. Папус шепотом отдавала приказы, жестами показывая, какие еще части здания надо осмотреть. Доступ в некоторые коридоры был перекрыт простыми энергетическими щитами, созданными и поддерживаемыми реликвиями, вмурованными в стены. Вытащить их не составило труда – они могли защитить лишь от обычных воров, но не от опытных культистов. Так что продвижение через сеть коридоров и потайных комнат проходило быстро.
Осколки технологий ордена Равноденствия выстреливали в ее приверженцев, волны фиолетового света мутили воздух. В темноте их было хорошо видно, однако ее глаза, измученные постоянными вспышками, отказывались служить
Приказ полетел по рядам ее ордена, передаваясь из глубины здания наружу. Вспыхнули факелы. Внутри могло оказаться множество новых технологий и незнакомых реликвий, из которых можно было добыть информацию.
Она начала методично обследовать одно помещение за другим, сама не зная, что именно ищет. В комнатах с голыми каменными стенами поддерживалась чистота, по углам не было паутины. На каждом шагу она встречала множество разнообразных, незнакомых ей артефактов. Судя по всему, они были произведены здесь же, на архипелаге, однако при помощи неизвестных ей технологий, возможно даже заимствованных из иных миров. Причудливые непонятные инструменты, неизвестные резные изображения, руны, смысла которых она не понимала, зашифрованные каракули, написанные рукой самого Дартуна. И с каждым новым открытием она чувствовала себя все хуже и хуже, как будто ее состоятельность как культистки неуклонно уменьшалась.
Из одного угла комплекса камер тянуло странным запахом. Разветвленная система застройки, столь характерная для старого города, мешала ориентироваться в пространстве. Таков был и дом Дартуна: каждая его комната неожиданно возвращала вошедшего к мысли о самом себе, так что казалось, будто обшариваешь свое нутро, а не исследуешь очередное помещение.
Обнаружив источник запаха, она пожалела об этом.
Оказавшись в высокой сводчатой комнате, пол, стены и даже потолок которой были выложены плиткой, точно в подвале, она позвала на помощь. Внутри было почти так же холодно, как на улице, где шел снег. В комнату приказали принести еще света, и прибытие каждого нового зажженного фонаря сопровождалось громким «ах».
Комната имела пятьдесят шагов в длину и около двадцати в ширину, пространство в дальнем конце, у стены, занимали дотлевавшие человеческие останки, все как один в металлических ошейниках, цепями прикованные к стене. Их частично загораживали столы, на которых под кусками материи лежало еще что-то.
Папус шагнула вперед и один за другим стала открывать лежащие на столах предметы.
– Бором клянусь!.. – раздался шепот у нее за спиной.
Металлические контейнеры, поблескивавшие при свете ее факела, были заполнены плотью. Кое-где из нее торчали осколки костей и множество металлических инструментов, вероятно реликвий. Потрясенная, она переводила взгляд с одного контейнера на другой.
– Черт, оно шевелится! – вскрикнула она, ткнув факелом в один из комков плоти.
Когда к столу подошли другие люди с факелами, то все ясно увидели, что скопление плоти поднимается и опускается, словно дышит спящий зверь. Вдруг кусок мяса повернулся, точно во сне, и все, еле дыша от отвращения, но не в силах оторвать от него глаз, как завороженные, увидели на его обратной стороне кое-какие человеческие органы. Стон омерзения потряс их ряды. Похожее на рот отверстие приоткрылось и со свистом закрылось, будто в агонии. Под клочком прозрачного, странно трепещущего эпидермиса периодически вскипала и снова утекала куда-то кровь.