Ночлег в чужой квартире
Шрифт:
Шутка была так себе. Но девушка засмеялась, и Батышеву показалось, что понемногу она успокаивается: видно, напряжение, скручивавшее ее изнутри, постепенно отпускало.
Он спросил:
— Ну, так как мы с вами завтра — летим?
Она махнула рукой:
— А-а! Надоело ломать голову. Решу завтра.
— Завидую, — сказал Батышев.
— Чему?
— Что такие вещи, как поездка в Москву, вы можете решать по настроению.
Он спохватился, что сам начал разговор, который
— Не в Москву, — сказала Марина, — еще дальше. Один парень едет в Прибалтику и меня позвал с собой.
— Но весы еще качаются? — понимающе улыбнулся Батышев.
— Нет, весы давно стоят, — возразила она, и фраза прозвучала странно: началась с усмешки, а кончилась угрюмо и глухо.
— Ничего, — поспешил успокоить Батышев, — съездите в Прибалтику, и наладится.
Она сказала с уже привычной ему прямотой:
— Это все барахло. Я люблю другого человека.
И опять Батышев не понял, зачем была произнесена эта резкая фраза: чтобы вызвать его да расспросы или, наоборот, прервать неприятный ей разговор.
Марина долила чайник и вновь зажгла газ. А Батышев, чтобы заполнить паузу, стал хвалить квартиру, в которую они так неожиданно попали. Он говорил, что бедные комнаты куда интереснее богатых, потому что эти говорят о вкусах человека, а те лишь о кошельке.
— Я, например, не понимаю коллекционеров, — сказал он. — Вот у меня знакомый живопись собирает. Ну и что? В собственном доме выглядит как смотритель музея. Кажется, кончится экскурсия, мы уйдем — и он уйдет. Уж очень несоразмерны масштабы! Собственный Коровин или Врубель — знаете, это звучит так же странно, как, скажем… ну, личный миноносец или тепловоз…
— Берите колбасу, — сказала девушка. — Оставлять некому. Оля вернется через месяц.
Батышев взял сухарь с колбасой. Он сразу сник и поскучнел. Он любил и умел говорить, легко держал любую аудиторию и гордился этим, как свидетельством своей профессиональной силы. Но тут он был беспомощен. Эта странная девица словно бы автоматически отключалась, едва разговор уходил хоть чуть в сторону от ее сиюминутных желаний, сомнений и нужд. Казалось, весь огромный и бесконечный мир — лишь необязательный придаток к тому, другому, таившемуся за ее сумрачным лбом…
Они допили чай, доели колбасу, и Батышев вежливо посидел в кухне, пока она убрала со стола. И лишь тогда сказал:
— Знаете что, Марина? Вы издергались за день — ложитесь-ка спать. Я посижу тут, а вы пока ложитесь.
— Что значит «вы»? — переспросила она. — А вы?
— Я постараюсь в кресле.
— Еще чего! — сказала девушка, и обида у Батышева прошла. Слушатель ему попался тяжелый, зато с товарищем повезло. — И вообще я не хочу спать, — продолжала
— Ну, уж нет. Вы женщина.
Она возмутилась:
— Вот чушь! Какое это имеет значение?
— А что тогда имеет значение? — усмехнулся Батышев.
— То, что вы хотите спать, а я нет.
И опять, даже в этой мелочи, Батышева поразила прямота ее мысли: она шла мимо правил приличия, мимо привычной житейской дипломатии — прямо к сути дела.
По инерции он продолжал упрямиться. Тогда она сказала:
— Вам же нужно выспаться. Мне не обязательно, а в вашем возрасте лучше высыпаться.
Он расхохотался — на комплименты она была мастер. Марина посмотрела с недоумением, потом, поняв, расхохоталась тоже.
Они перешли в комнату. Видимо, хозяйка уехала недавно, воздух не успел застояться, но Батышеву все же почувствовался пыльный привкус нежилья. Он подошел к форточке.
— Вам не будет холодно?
— Я не мерзну, — сказала Марина. — И знаете что? Если вам все равно, говорите мне «ты».
— Как хочешь, — сказал он, — мне не трудно.
Он сел в кресло. Ему совсем не хотелось спать и не хотелось пользоваться сомнительным преимуществом возраста.
— Ну, так что будем делать?
Марина, не отвечая, прошлась по комнате и, остановившись у книжных полок, резко, как мальчишка палкой по забору, провела пальцем по корешкам. Звук вышел рассыпающийся, дребезжащий.
— Давайте гадать, — вдруг предложила она.
— Каким образом?
— По стихам. Называешь страницу и строчку — а там глядим, что кому вышло.
Батышев пожал плечами. Ночь предстояла длинная, спать, скорей всего, не придется. Гадать так гадать.
Выбрали томик Элюара и толстую книгу пословиц и поговорок. Марина принимала это дело всерьез, страницы листала стремительно, и рот ее был жадно приоткрыт. Если строчка выпадала пустая или бессмысленная, она ее вслух не произносила и тут, же называла другие цифры. Поэтому процент удач был довольно высок. Батышев почти сразу получил прекрасную строчку: «Мой дом — его тебе я подарил».
Марина даже ахнула от восторга:
— Это же про Олю Рыжакову!
Она раскрыла сборник изречений и тут же попала на фразу, многозначную, как совет оракула: «День государев, а ночь наша».
— Здорово, а? — восхитилась она. — Прямо, про нас с вами. Современное гадание — у нас девчонки в общежитии изобрели.
— Ну, милая, — возмутился Батышев, — это уж совсем нахальство! Все, что есть на свете, придумали только вы. Да если хочешь знать, когда мне было столько, сколько тебе сейчас, мы с товарищем — он тогда был начинающий поэт — гадали по Блоку.