Ночлег
Шрифт:
Мужик захохотал.
– Ха-ха-ха! что ты ржешь-то, как кобыла на овес?
– Да. Поработал бы ты с наше; поглядел бы я, как бы ты стал храбриться, - отозвался один мужик.
– Вы молите бога, что не я у вас бурмистром, а то бы я вам показал, как спать.
– Ну, да ладно. Аника-воин! Садись уж! Вона она ложка-то.
– Сесть я сяду, а вас учить надо.
– Выучил такой-то один.
– Такой, да не эдакой. Вот что. С чем же картофь-то у вас, Матвевна?
–
– А масла-то что ж?
– Еще масла. Ишь ты, моду какую выдумал! Картофь с маслом. Модник! Вон мужички не хуже тебя, а с хлебцем покушали.
– Пускай кушали, а я не хочу.
– А ты что за граф за такой?
– Известно, граф.
– Какой такой?
– Брандербурский.
– Какой?
– Брандербурский. Вот те и все тут. А ты не знаешь.
– Не знаю, да и знать не хочу. А ты этих слов за столом у меня не смей говорить. Что ты охальничаешь в самом деле? Старый ты человек, тебе бы богу молиться, а ты озорничать.
– Глупая ты баба! Ничего ты не понимаешь.
– Не понимаю я? Нет, я все понимаю. Бессовестный! Право бессовестный! Кушайте, родимые, на доброе здоровье, - говорила мужикам хозяйка, ставя на стол жареного леща.
– Что ж, масла не дашь?
– Не дам.
– Наплевать, коли так. Подавай мне каши!
– Ну, ты не командуй, - сказала хозяйка. В то же время кто-то постучал в окно.
– Кто там?
– спросила она, подходя к окну.
– Ночевать пущаете, что ль?
– спросил с улицы мужичий голос.
– Пущаем, родимый, пущаем. Много ли вас?
– Один, матушка, пишкавой 1. В городу запоздал. Пустите Христа ради.
– Мы, голубчик, Христа ради не пущаем.
– Да я поплачyсь. Что ж, чай больше семитки 2 за ночлег не положите?
– Ужинать станешь?
– Нет я ужинать не стану. Признаться хлебушка на базаре купил - пожую.
Хозяйка было задумалась.
– Пущать ай нет?
– Пусти!
– сказали мужики.
– Дело народное. Мы к лошадям спать пойдем.
– И то, - сказала хозяйка.
– Акулина, подь, пусти его!
Немного погодя вошел мужик в старом полушубке и в лаптях.
– Хлеб да соль!
– Просим милости, - промычали мужики.
Прохожий постоял молча середь избы, утер рукавом бороду и повесил шапку на гвоздь. Мужики ели леща и исподлобья посматривали на прохожего.
– Дальной?
– спросила хозяйка.
– Фу, дальной, матушка, дальной, - отдувшись, ответил мужик и, отойдя к сторонке, принялся шарить у себя в кармане.
– А пироги с медом будут?
– спросил солдат, обсасывая рыбью голову.
– Ухват вон еще у меня припасен для тебя
Солдат засмеялся.
– Это бабье ружье-то? Знаем. Эх, Матвевна!
– Что Матвевна? Я давно Матвевна.
– То-то давно. Давно бы пора тебе понять, дура.
– О, старый шут! Право. Лезь на печку-то скорей.
– Солдат залезет.
– То-то, гляди, сослепу-то еще не попадешь.
– Небось! Солдат попадет, не ошибется.
– Да ну тебя! Греховодник! Уйди!
– Эх, Матвевна! Сказал бы я тебе такое слово одно... Ну да делать-то, видно, нечего. С горя хоть трубочки покурить.
Хозяйка что-то не расслушала и пошла в каморку, а мужики стали вылезать из-за стола и напустились на квас. Работница сбирала остатки ужина. Мужики сбились в кучу и, почесываясь, начали промеж себя рассуждать:
– Что ж, спать, что ли?
– Куды эдакую рань?
– А по мне, хошь спать, так в ту же пору.
– Потить лошадей поглядеть.
– Как тебя звать-то, молодая? Акулина, ты мои портянки пуще глазу береги. Слышишь?
– Ладно. Ступайте хушь на двор-то. Теснота.
– А я вот тут, гляди сюда! Видишь, вот тут у меня тряпица висит. Чтобы сохранно. Гляди, на тебе спросится.
– Да ну, ладно.
– То-то ладно. Потом судись с вами. Что с тебя взять?
– Не пропадет. Ишь, бархат какой.
– Бархат и есть. Всякому свое мило.
– Ссякому, брат, своя сопля солона, - заметил прохожий.
– Известно, солона, - подтвердили мужики и пошли на двор.
Солдат с трубкою остался в избе. Прохожий сидел на лавке и вздыхал.
– Почтенный, ты табак куришь?
– спросил солдат у прохожего.
– Нет, не курю; мы к этому не приучены.
– Что ж так?
– Так, что не приучены.
– Напрасно.
– Напрасно ли, нет ли, уж не знаю; а вот на дудке я в стары годы мастер был играть. Это точно.
– В пастухах жил?
– В пастухах.
В это время мужики друг за дружкой входили в избу. Один принес хомут сушить. Кто полез на полати, кто так остался на лавочке посидеть. Пошла зевота.
– Да, пастухи это и у нас тоже на дудке играть здоровы, - сказал один, залезая на полати.
– Жилейка это, значит.
– Ну, вот, самая она, - подтвердил прохожий.
– Знаю. Сейчас это лычком навернет, сидит под кустиком, туру, туру. Сс! Ухитрит же его! И то сказать, ведь скука. Ну, а как у вас... жить-то как?
– Что ж жить? Ничего. Как-никак, а жить надо.
– Это что говорить. Все божья воля.
– Да. Хорошо тебе говорить - божья воля, вверх воронкой-то лежишь, сказал прохожий.