Ночлег

Видар Гарм

Бергер невольно прислушался - за дверью снова были слышны шаги босы ног.

– Это тоже ветер?
– саркастично усмехнулся Бергер, в большей степени иронизируя над своими словами, прозвучавшими в данной ситуации уж слишком символично.

Анна все так же молча стояла у окна.

– А что будет, если я сейчас открою дверь?
– злясь на собственную слабость резко спросил Бергер.

– Не открывай!
– поспешно шепотом сказала Анна и наконец повернулась к Бергеру лицом.
– И, ради бога, тише!

– Почему?
– упрямо спросил Бергер, - почему я должен выполнять ваши нелепые требования? Почему

я должен вести себя тише, когда мне хочется выть во весь голос?!

И словно издеваясь над его риторическими вопросами с улице донесся истерический вой, оборвавшийся каким-то не то всхлипом, не то стоном.

Бергер сжался, словно его внезапно ударили по лицу.

За дверью заметались, а потом шаги стали удаляться.

– Бедный маленький Бергер, - прошептала Анна и осторожно погладила Бергера по небритой щеке.

– Не надо, - отшатнулся Бергер.
– Не надо меня жалеть! У меня все в порядке. Я живу не хуже других! У меня все есть!!! Я женат, даже дважды, у меня чудный ребенок - мальчик. Я многого достиг. У меня блестящие перспективы... Только вот... Нет... Просто я устал... А может у меня слишком обостренное восприятие? Или гипертрофированное чувство времени?

– Что ты знаешь о времени?
– мягко улыбнулась Анна.

– Наверное, только то, что с каждой минутой чаша весов с грузом под названием "прошлое" перевешивает чашу на которой покоится "будущее"... А внизу, под чашей стою я и мучительно пытаюсь ее удержать, точнее произвожу нелепые потуги... И когда-то наступит такой момент, что грузы станут настолько неравнозначны... И тогда переполненная прошлым чаша раздавит еще одно жалкое крохотное существо, потерю которого в равномерном и беспощадном всепоглощающем потоке времени остальные поспешно забудут, продолжая целеустремленно барахтаться... каждый сам по себе... и большинство в одиночку.

– Бедный маленький Бергер, - тихо вздохнула Анна.
– Ты хочешь чтобы я тебя пожалела?

– Нет!
– Бергер почувствовал, что глаза ему начинают застилать слезы.
– Ерунда!!! Все прекрасно. В конце-концов, ведь я пока еще жив?! Пока...

– Глупый, усталый Бергер, - продолжала шептать Анна, и ее голос вторил шороху дождя за окном.

– Да. Я просто устал!
– всхлипнул Бергер.
– Но я сильный... я смогу... я... только... О, господи, как я устал!!!

Бергер ничком лег на истерзанный временем диван, пружины под ним жалобно всхлипнули, и вместе с их стоном в груди Бергера что-то оборвалось, но он вдруг почувствовал тупое безразличное просветление ночь ослабила хватку, и Бергеру на миг показалось, что рассвет уже близок, хотя окружающая тьма осталась все такой же беспросветной.

– Я просто устал, - вздохнул Бергер, ощущая как тьма анестезирующим раствором пропитывает его мозг.

– Конечно, - шепнула Анна, невесомо словно ожившая голография присаживаясь на краешек дивана.
– Надо просто дожить до рассвета... Завтра все будет иначе...

– Да, - эхом откликнулся Бергер, - просто дожить до рассвета... Потом речь его стала сбивчива и почти бессвязна, словно у него начался приступ малярии.
– У тебя такие ласковые руки... И пальцы... точно из лунного света... А волосы пахнут талым снегом... А кровь у тебя голубая и светится... А кожа нежная... как паутина... И теплая... живая... А губы будто морская волна... Что это? Ты плачешь?.. Или... это...

кровь?..

С грохотом распахнулась входная дверь.

В темном проеме Бергер с трудом различил сгорбленный силуэт давешнего тщедушного мужчины.

– Что же ты... паскуда... Говорил Бергер, Бергер...
– хрипло забормотал мужчина, и теперь Бергер смог разглядеть, что в руках он вновь сжимает старую двустволку.
– Человек... человек... паскуда!!!

– Не трогай его, Ларри, - глухо сказала Анна.

– Я его не трону, - вдруг мерзко захихикал Ларри, - но в доме он тоже не останется!

– Ты с ума сошел!
– прошептала Анна, и Бергер обратил внимание, что голос у нее первый раз за все время дрогнул.

– Вы что же, - спокойно спросил Бергер, - среди ночи выставите меня под дождь?

– Ничего, - вновь тоненько хихикнул Ларри, - тебе это будет полезно для полноты ощущений. Ты же у нас писатель?!

– Я не у вас, - вяло огрызнулся Бергер и стал натягивать все еще влажные, но уже покоробившиеся туфли.

– К тому же до рассвета не так много осталось, - как-то не очень уверенно пробормотал Ларри.

Бергер мельком глянул на часы - было восемь сорок пять, но на улице было по прежнему темно.

"Все небо просто заволокло тучами, да еще плюс туман... Вот рассвет и не заметен", попытался успокоить себя Бергер, одевая плащ, совершенно просохший, в отличии от проклятых туфель.

– Ларри, останови его!
– тихо сказала Анна.

– Вот еще, - вновь забормотал Ларри, судорожно сжимая двустволку, словно пытаясь почерпнуть в ней уверенность.
– И не подумаю!

– Ты же будешь жалеть... потом, - едва слышно прошелестел голос Анны, и Бергер обратил внимание, что удивительное свечение ее кожи поблекло.

– Ничего, - вяло проворчал Ларри, - лучше потом, чем сейчас... Да он живучий! Как нибудь... Давай, топай на выход!

Бергер равнодушно пожал плечами и молча направился к выходу.

– Бергер, - голос у Анны был тусклый, и обреченный.

Бергер на мгновение задержался в дверях, но оглядываться не стал, а потом решительно двинулся вперед.

На улице, несмотря на время, показываемое взбесившимися часами, царила глубокая душная ночь, насквозь пропитанная дождем и отчаянием. Звуки шагов тонули в густом клейстере тумана. Бергер попытался определить с какой стороны он вошел в город, но тут же оставил эту затею - кругом был туман и ночь.

Ночь и туман...

Несколько раз Бергер споткнулся. Очень быстро плащ набух и вновь стал влажным и тяжелым.

"Господи, неужели я родился в этом городе? Сколько раз бывая в чужих городах я испытывал ощущение узнаваемости и привычности... А попав наконец в свой родной город, где по идее все должен помнить, знать и понимать я, не с того не с сего, превратился в какую-то улитку, всю жизнь таскавшую на спине прочный и надежный дом памяти - вдруг в одночасье утратившую эту надежную защиту. Все вокруг оказалось столь зыбко, непонятно и неузнаваемо, словно окружающий призрачный мир сфабрикован искусственно из взаимопроникающих реальностей: чужого незнакомого настоящего; материализованных иллюзий и овеществленной памяти... Во всем богатстве нестойких комбинаций и зыбких противоестественных взаимопроникновений. Неужели память меня постоянно обманывала? Или это я всю жизнь пытался обмануть память? Или... жизнь?.."