Ночная дорога
Шрифт:
— Не стоит тебе здесь сидеть, мама. Пол холодный.
Мать посмотрела на нее, и в ее взгляде читалась невыносимая печаль.
— Мне и раньше случалось мерзнуть, Джудит Энн. Я остаюсь.
Джудит пожала плечами. Все это было для нее слишком. Она сейчас вообще не могла ни о чем думать, тем более о матери.
— Как хочешь, — устало сказала она, но едва вырвались эти слова, как она тут же пожалела о сказанном. Как может пара слов вернуть тебе ребенка из прошлого? Она вспомнила до мельчайших деталей Мию в тринадцать лет: брекеты на зубах, прыщи, неуверенность
Джуд закрыла глаза, вспоминая…
— Джуд!
Она растерянно подняла голову, услышав собственное имя. Сколько она здесь просидела? Огляделась по сторонам… Мать дремала рядом.
Перед операционной стоял Майлс.
— Все закончено, — сказал он, протягивая к ней руки.
Джуд начала подниматься, но повалилась назад. Он мгновенно оказался рядом, подхватил ее. Когда Джуд уже стояла самостоятельно, он помог подняться Каролине.
— Благодарю, — изрекла Каролина, приглаживая прическу, хотя ни одна прядка не выбилась. — Я пойду в приемную, — сказала она и посмотрела на Джуд; ей явно хотелось что-то еще добавить, но она повернулась и молча ушла.
Джуд припала к руке мужа и позволила отвести себя в операционную, где на столе лежала Миа, укрытая белой простыней. На ее голове была бледно-голубая шапочка, которую Джуд сняла, чтобы волосы дочери лежали свободно. Она погладила Мию по макушке, как часто делала.
Миа выглядела красавицей, только щеки стали белыми, как мел, а губы бесцветными.
Джуд держала Мию за руку, а Майлс держал руку Джуд. Все трое так и оставались, слов не было, только рыдания, пока в конце концов не вошла медсестра.
— Доктор Фарадей? Миссис Фарадей? Простите, что тревожу вас, но пора увозить вашу дочь.
Джуд только сильнее сжала холодную руку Мии.
— Я еще не готова.
Майлс повернулся к жене, заправил ей за ухо прядку волос.
— Теперь нам нужно быть рядом с Заком.
— Если мы уйдем, ее не станет.
— Ее уже нет, Джуд.
Джуд ощутила боль, которую попыталась оттолкнуть от себя. Она не могла себе позволить чувствовать что-либо, даже боль. Наклонившись, она поцеловала щеку Мии, отметив, какая она холодная, и прошептав: «Я люблю тебя, Мышка». Потом она отошла и смотрела, как Майлс прощался с дочерью. Она не знала, что он говорил, она ощутила лишь биение пульса в висках. Сначала у нее кружилась голова, но когда она прошла по людному коридору, вошла в лифт и спустилась на шестой этаж, она уже ничего не чувствовала.
— Миссис Фарадей?
— Джуд?
Откуда-то из тумана раздался голос Майлса, позвавший ее по имени. По нетерпеливому тону стало ясно, что муж пытался привлечь ее внимание уже несколько раз.
— Это доктор Лайман, — сказал Майлс.
Они стояли в другом коридоре, перед палатой Зака. Джуд даже не помнила, как сюда добралась.
— Сочувствую вашей потере, — произнес доктор Лайман.
Она кивнула и ничего не сказала.
Доктор Лайман повел их в палату к сыну. Зак сидел в кровати, скрестив руки.
— Кто
— Это мы, Зак, — ответила Джуд, стараясь держаться ради сына.
Доктор Лайман прокашлялся и подошел к Заку.
— Как мы себя чувствуем?
Зак дернул плечом, словно это не имело значения.
— Дьявольски болит лицо.
— Это ожог, — пояснил доктор Лайман.
— Ожог? — тихо переспросил Зак. — На лице? Откуда?
— Редкий случай, — сказал доктор Лайман. — Большинство людей даже не подозревают, что такое возможно, но в подушках безопасности содержится вещество, подобное реактивному топливу. Обычно все срабатывает прекрасно, но иногда, как в твоем случае, Закари, что-то идет не так, вызывая химические ожоги. А у тебя также затронуты и глаза.
— Как я выгляжу?
— Ожоги не сильные, — сказал врач. — Один на скуле, за ним мы будем внимательно наблюдать, но шрамов не останется или почти не останется. Мы не предполагаем делать пересадку кожи. Можно сейчас снять повязки?
Зак кивнул.
Доктор Лайман подошел к раковине, вымыл руки и осторожно размотал бинты. Волосы Зака сбрили с одной стороны и оставили длинными с другой, что придавало ему нелепый вид.
По мере того как разматывалась повязка, перед Джуд открывался весь ожог, сочащаяся рана, в волдырях, от линии волос вниз по щеке и скуле.
Доктор Лайман медленно снял бинты с глаз Зака и металлические чашечки в виде медовых сот. Он наклонил голову Зака, закапал ему глаза.
— Ну вот, — наконец произнес он, — можно открывать.
Ресницы у Зака слиплись и торчали, как маленькие пики. Он провел языком по губам, а потом прикусил нижнюю.
— Ты справишься, Зак, — сказал Майлс, наклоняясь к сыну.
Ресницы Зака затрепетали, как крылышки у птен ца, впервые пробующего летать, а затем медленно, медленно он открыл глаза.
— Что видишь? — спросил доктор Лайман.
Зак не торопился отвечать, повернул голову.
— Все как-то расплывчато, туманно, но я вижу. Ма. Па. Кто-то еще с седыми волосами.
Майлс облегченно выдохнул:
— Слава богу.
— Этот туман пройдет, — сказал доктор Лайман. — Зрение должно вернуться совсем скоро. Ты везучий молодой человек.
— Да. Везучий.
Джуд слышала, как плачет Зак, и от этого ее боль только усилилась, во-первых, потому, что это вообще происходило, а во-вторых, она не знала, как облегчить его страдания. Она вообще ничего не могла сделать, чтобы помочь ему, себе или Мии.
— Все в порядке, Зак, — сказал Майлс, когда врач ушел.
— Это моя вина, па, — сказал Зак. — Как же мне теперь жить?
— Миа не стала бы тебя винить, — сказал Майлс, и, хотя он говорил вполне разумные вещи, голос выдал глубину его боли. Джуд поняла, как нелегко приходится мужу: он горевал по поводу одного ребенка, пытаясь утешить второго. Она сама переживала ту же борьбу.
— Жаль, что я не ослеп, — сказал Зак твердо, как взрослый мужчина. — Не хочу возвращаться домой и видеть комнату Мии. Или ее фотографии.