Ночная катастрофа
Шрифт:
— Неужели и такое возможно? Удивительно.
— Да. Все специалисты, занимавшиеся реконструкцией самолета, поработали на совесть, ни к кому из них нет никаких претензий. Не побоюсь сказать, что реконструкция стала новым словом в расследовании авиационных катастроф. Ее можно назвать единственным положительным моментом во всем этом кошмарном деле. — Кейт перевела дух и добавила: — Увы, оружия, из которого был сделан выстрел, не нашли. Зато экспертам удалось получить доказательства обратного, главным из которых является отсутствие следов взрывчатого вещества на поверхности фюзеляжа и элементах внутреннего убранства судна. Всего на анализ было отправлено около двух тысяч деталей самолета, и все они вернулись из лаборатории с пометкой «результат
— А мне казалось, эксперты нашли кое-где следы взрывчатки. Помнится, в свое время это наделало много шума.
Кейт сказала:
— Да, было получено несколько ложноположительных результатов. Оказалось, что клей, на котором держались ковровые покрытия и обивка кресел, имел в своем составе некоторые компоненты, сходные с теми, что используются при производстве пластиковой взрывчатки. Был и еще один курьезный случай: эксперты обнаружили на фюзеляже подлинные следы пластита. Потом, правда, выяснилось, что незадолго до катастрофы этот самолет и его экипаж побывали в Сент-Луисе, где приняли участие в специальной программе тренировки служебных собак, обученных искать взрывчатку на борту воздушных судов.
— Ты уверена, что причина именно в этом?
— На девяносто девять процентов. — Кейт посмотрела мне в глаза и, хорошо меня зная, поторопилась добавить: — Парня, который занимался натаскиванием собак на взрывчатку, опрашивали агенты ФБР, и он подтвердил, что после учений незначительное количество взрывчатки «семтекс» вполне могло остаться на обшивке самолета. Что же касается собак, то их, как ты понимаешь, агенты ФБР не допросили.
— А надо бы.
Мы с Кейт пошли по правому проходу между креслами. На обивке некоторых из них я заметил странные пятна, о происхождении которых спросить не решился. На многих сиденьях лежали гвоздики или розы.
Кейт сказала:
— Кое-кто из родных и близких погибших, которых ты видел на мемориальной службе, приезжали сюда утром — чтобы побыть рядом с креслами, в которых их родственники или любимые сидели в последние мгновения перед смертью… Я тоже однажды была здесь и видела, как некоторые люди стояли возле них на коленях и разговаривали с… с…
У Кейт от волнения перехватило дыхание. Я положил руку ей на плечо, и мы с минуту постояли молча, после чего пошли по проходу дальше.
Мы остановились в середине салона — как раз над тем местом, где помещался центральный топливный бак. По обе стороны находились двери безопасности, располагавшиеся над крыльями, которые, впрочем, в данный момент были отсоединены от фюзеляжа и лежали на полу ангара. Эта часть пассажирского салона больше всего пострадала от взрыва. Тем не менее все сиденья и даже ковровое покрытие центральной секции уцелели и были установлены на место.
Кейт сказала:
— Если бы ракета — со взрывчатой боеголовкой или без нее — пробила эту секцию, внутри обязательно остались бы характерные следы, но, как видишь, их нет. Точно так же следов ракеты не найдено ни в кабине пилота, ни на обшивке фюзеляжа, ни на поверхностях топливного бака, ни на блоках системы кондиционирования.
Я внимательно осмотрел центральную секцию салона и сказал:
— Между прочим, здесь не хватает многих частей.
— Согласно теории капитана Спрака о кинетической ракете, эксперты должны были обнаружить на фюзеляже и в салоне следы входного и выходного отверстий от высокоскоростного снаряда. — Кейт, обведя рукой потрескавшийся, собранный из кусков потолок, исковерканные взрывом кресла и другие предметы, добавила: — И хотя эксперты ничего не нашли, такие следы все-таки могли быть. Просто их уничтожило при взрыве и в процессе дальнейшего разрушения самолета. Как-никак катастрофа произошла не на земле, а на высоте тринадцати тысяч футов, к тому же над морем. — Кейт вопросительно на меня посмотрела.
Я обдумал ее слова, потом сказал:
— Полагаю, потому-то мы сюда и приехали.
Мы миновали центральную секцию и оказались в салоне первого класса, где кресла были удобнее и
Помолчав, Кейт произнесла:
— Рейс восемьсот компании «Транс уорлд эйрлайнз», вылетевший из аэропорта Кеннеди и следовавший в аэропорт Шарль де Голль в Париже, к моменту взрыва находился в пути десять минут, успев к этому времени набрать высоту одиннадцать тысяч футов и отойти от южного побережья Лонг-Айленда на расстояние около восьми миль. Скорость самолета составляла примерно четыреста миль в час.
Кейт глубоко вздохнула и продолжила:
— Мы выяснили, что, хотя большинство пассажиров в этот момент были пристегнуты ремнями безопасности, некоторые из них — по меньшей мере человек двенадцать — поднялись со своих кресел и заняли другие места. Так часто бывает во время ночных полетов, когда есть свободные кресла и пассажиры имеют возможность устроиться поудобнее.
Я повернулся и окинул взглядом пассажирский салон. Вечером 17 июля он был заполнен чуть больше чем наполовину и свободных мест было предостаточно. Сейчас же все они были свободны.
Кейт сказала:
— Командир корабля Ралф Кеворкян как раз перед взрывом предложил обслуживающему персоналу приступить к исполнению своих служебных обязанностей. Мы можем предположить, что стюарды и стюардессы в это время находились в буфетах, где устанавливали на подносы различные напитки, предназначавшиеся для пассажиров. — Кейт заглянула в пространство между салонами, где помещался один из буфетов, и добавила: — Ныряльщики обнаружили кофеварку, судя по инвентарному номеру из этой секции. Ее регулятор был установлен в положение «включено».
Я промолчал.
Кейт продолжала говорить:
— В двадцать двадцать восемь записывающее устройство «черного ящика» зафиксировало следующие слова капитана Кеворкяна: «Смотрите, как скачут цифры на этом чертовом счетчике подачи топлива к двигателю номер четыре. Такое впечатление, что он свихнулся». Потом командир снова привлек внимание экипажа к этому прибору: «Нет, вы только взгляните на этот счетчик». Однако ни второй пилот, ни бортинженер никак на это замечание не отреагировали. После этого, в двадцать тридцать, руководитель полетов в Бостоне дал указание рейсу восемьсот набрать высоту пятнадцать тысяч футов, и второй пилот, капитан Стивен Снайдер, подтвердил прием радиограммы. Потом капитан Кеворкян скомандовал: «Включить форсаж. Подъем до пятнадцати тысяч». Бортинженер Оливер Крик сказал: «Увеличиваю мощность…» — и это были последние слова, зафиксированные бортовым самописцем. В двадцать часов тридцать одну минуту двенадцать секунд самолет достиг высоты тринадцати тысяч семисот шестидесяти футов и… взорвался.
Я с минуту молчал, обдумывая услышанное, потом спросил:
— А что, собственно, случилось с индикатором подачи топлива? С чего это он, так сказать, свихнулся?
Кейт пожала плечами.
— Представления не имею. Большинство опрошенных нами пилотов утверждали, что при взлете возможна временная аберрация некоторых приборов. Однако это может указывать и на наличие серьезных технических проблем.
Я кивнул.
Кейт продолжала говорить:
— Пилот небольшого самолета местной авиалинии, шедший на высоте шестнадцать тысяч футов, заметил направлявшийся в его сторону борт восемьсот, когда тот находился на расстоянии около двадцати пяти миль. Он говорил, что на «боинге» все еще были включены взлетно-посадочные огни, хотя их полагается выключать уже на высоте десяти тысяч футов. Он также сказал, что их свет показался ему более ярким, чем обычно. Потом, правда, он понял, что свет исходил из совсем другого источника. По его словам, замеченное им яркое световое пятно находилось вблизи двигателя номер два «Боинга-747», и он подумал, что тот, возможно, загорелся. Он даже, пару раз мигнул своими сигнальными огнями в надежде привлечь внимание экипажа «боинга», но в этот момент «семьсот сорок седьмой» неожиданно обратился в огромный огненный шар.