Ночная охотница
Шрифт:
Имея такой опыт, довольно сложно справиться с завтраком, который состоит из нескольких жареных шпикачек, яичницы-глазуньи, карлсбадского рулета, вареной картошки под сметаной, кислой капусты, белого поджаренного хлеба, желтого сыра с крупными дырками, булочек с мармеладной начинкой, миндальных печений и еще нескольких блюд, до которых Настя просто не дотянулась.
Ее аппетит был утолен за первые две минуты так называемого завтрака, а все, что было потом, делалось в знак уважения к гостеприимному хозяину; но при этом Настя посчитала, что у всего есть разумные пределы и
– У короля Утера так не кормят? – довольно спросил Альфред.
– Нет, – замотала головой Настя, подумав, что, если бы в Лионее так издевались над людьми, она бы сбежала на второй день. Если смогла бы унести ноги.
– Это хорошо, – сделал вывод Альфред и закашлялся. Несмотря на его философские рассуждения о пользе пребывания в холодной земляной яме, на здоровье Альфреда последние недели сказались не лучшим образом. Впрочем, наверное, могло быть и хуже; во всяком случае, пока Альфред кашлял, пил какие-то травяные чаи и носил много теплых вещей, хотя в доме было не холодно.
Отделавшись от очередного приступа кашля, Альфред посмотрел на Настю:
– Король Утер любит тебя.
– Нет, он… Он хорошо относится. Хорошо относился… – поправилась она, и к этой поправке следовало еще добавить: «Пока я не сбежала».
– А этого балбеша не любит, – сказал Альфред.
– Какого балбеса?
– Того шамого, – с хитрой полуулыбкой произнес Альфред. – Ка-Щи. Который теперь нажывает шебя Иннокентием. Этого балбеша Андершоны никогда не любили. Как это говоритша? Жаножа в жаднице.
Настя неопределенно покачала головой, как бы говоря, что отчасти она разделяет такое мнение насчет Иннокентия, но в то же время…
Тут она вспомнила прошлую ночь. Вспомнила, как машина, забивающая гвозди, прибила Иннокентия к земле.
– А он?.. С ним все в порядке?
– Наверное.
– То есть как – наверное? А где он? Можно мне с ним переговорить? – Сквозь сытую тяжесть разума Настя все-таки вытащила эти вопросы, а вместе с ним главный – а что, собственно говоря, случилось на кладбище, после того как она грохнулась наземь и потеряла сознание? Кто победил, кто проиграл? Кто вытащил Альфреда из могилы? Куда делись Сахнович и его блондинистые компаньоны? И что это за вопли слышались Насте, когда она, придавленная какой-то тушей, валялась на земле? Или это уже были ее ночные кошмары?
– Он уехал, – сказал Альфред. – Шкажал, что у него важные дела.
– Уехал? – Настя удивилась и даже не сразу поверила услышанному. За последние несколько недель она привыкла, что Иннокентий все время рядом; она воспринимала его присутствие как гарантию того, что рано или поздно все наладится и она попадет домой… Теперь ей пришлось вспомнить, что у Иннокентия была тысячелетняя жизнь до нее и будет тысячелетняя жизнь после нее, так что история маленького путешествия из Лионеи в Прагу в компании с какой-то там Настей… Эта история очень скоро будет забыта Иннокентием, вероятно, он уже стал забывать ее, отправившись по каким-то своим делам и сбросив Настю на руки Альфреду как лишнюю обузу.
А ей почему-то стало обидно и грустно.
Альфред,
– Это тебе, – сказал Альфред. – Иннокентий передал.
Настя промычала что-то невнятное и быстро взяла деньги, потому что теперь, по отбытии Иннокентия, деньги оставались ее единственным союзником, как ни грустно это звучало.
Грусть, вероятно, отразилась и на ее лице, так что Альфреду пришлось нагнуться и вытащить откуда-то пыльную бутылку без этикетки.
– Жа то, чтобы вше хорошо кончилош, – сказал он, плеснув немного в Настану кружку и значительно больше – в свою.
– Хорошо кончилось? – переспросила она. – Разве такое бывает?
И, не дожидаясь ответа, выпила из кружки что-то несомненно алкогольное, пахнущее сладкими яблоками, мягко просочившееся в кровь и деликатно постучавшееся в Настино сердце с утешительной вестью, что все и вправду кончилось хорошо; по крайней мере, для нее, Насти; по крайней мере, по состоянию на сегодняшнее утро.
Альфред тоже осушил свою кружку, закусил хрустящей корочкой белого хлеба и стал неторопливо объяснять, почему он считает, будто все закончилось настолько хорошо, что за это стоит непременно выпить даже в столь ранний час. Настя поначалу слушала его внимательно, а потом ей стало жарко, и она стала думать о достоинствах в меру прохладного душа, а потом ей стало еще и лениво, и она стала думать о преимуществах долгого беззаботного сна, после которого прохладный душ будет даже еще более уместен…
Но все-таки кое-что из слов Альфреда она поняла. Прошлой ночью Альфред сидел в могиле на старом еврейском кладбище, и это была уже не первая и даже не двадцать первая ночь, которую он проводил таким образом. В могиле было довольно мерзко, так что Альфред очень обрадовался, когда кто-то сдвинул плиту и сбросил вниз веревку. Без веревки выбраться было невозможно, ибо могила почему-то была очень глубокой, метров десять или около того. Альфред вылез наружу и обнаружил, что другой конец веревки привязан к дереву, а неподалеку от дерева сидит Иннокентий и выковыривает из себя пули. Альфред очень обрадовался, что старый знакомый решил прийти ему на помощь, и даже когда Иннокентий напомнил про долг, Альфред все равно был рад, потому что лучше отдать долг старому знакомому, чем сидеть в яме по милости совсем незнакомых типов, которые к тому же бьют тебя ногами по лицу и требуют отдать вещи, на которые совершенно не имеют права.
Потом Альфред вместе с Иннокентием прогулялись по кладбищу, и Альфред был несколько удивлен, что помимо тел, захороненных по всем канонам иудейской веры, здесь еще находились несколько тел непогребенных, причем достаточно свежих и скорее всего неиудейского происхождения. Иннокентий не стал вдаваться в объяснения, упомянув лишь, что это «плохие люди». Он поспешно вывел Альфреда с кладбища и усадил его в машину, где на заднем сиденье сидела какая-то девушка.
– Это была ты, – пояснил Альфред. – Ты шпала.