Ночная охотница
Шрифт:
В ее голове больше не звучал голос Люциуса. Там стоял легкий гул, мысли слегка путались, но Люциуса там совершенно точно не было.
– Вот так-то, скотина, – торжествующе прошептала Настя. – Сунешься еще раз, значит, еще раз получишь.
«Если у меня череп выдержит», – позже добавила она, и в этом замечании было немного кокетства для внутреннего употребления, потому что одной из немногих истин, накрепко усвоенных и практически испытанных ею в последние месяцы, была такая: «И это я выдержу тоже». Поэтому Настя выждала несколько минут, сказала себя «Вставай и иди», после чего действительно встала и пошла.
…Она в который
Не подозревающий, что со всех сторон окружен соглядатаями, Покровский подошел к ней и начал что-то говорить, однако Насте казалось, будто его слова, складываясь в предложения, утрачивают смысл, и она просто сказала в ответ:
– Давай сядем.
Они сели, Покровский более внимательно посмотрел на нее и предложил принести воды. Настя кивнула.
– Я посмотрел расписание, – сказал Покровский, вернувшись с бутылкой минералки. – Мы можем вылететь через пять часов. Будем на месте рано утром, возьмем машину…
Настя кивнула.
– Все в порядке? – уточнил Покровский.
– Ага, – сказала Настя. – Я говорила с нашими людьми…
Это была странная фраза, и после нее на языке остался странный вкус неожиданной правды: она действительно переговорила с Армандо, и Армандо действительно был наш, то есть он находился скорее на стороне Насти, чем на какой-то другой, враждебной стороне.
– …и наш план одобрен.
Она покосилась на Покровского – не показались ли ему глупыми эти слова, сошедшие с языка девушки в помятом платье, с засохшей кровью над ухом и поцарапанной коленкой. План. Ну да, как же.
– То есть я привожу вас к Денису Андерсону, – перевел Покровский в близкие себе термины. – И вы берете меня к себе.
– Точно.
– Это хорошо. Но… Может быть, туда поехать кому-нибудь…
– Покрепче? – Да.
– Если будет такая необходимость, – кое-как склеила Настя нужные слова, словно не говорила, а писала курсовую, целью которой было показаться умней, чем ты есть на самом деле, – к нам подключатся. Другие люди. Покрепче.
– Ладно.
– Все под контролем, – вспомнила Настя подходящую фразу и тут же подумала: «А под чьим, собственно, контролем?» Получалось, что ни под чьим, потому что сама Настя и ее невидимые лионейские наблюдатели зависели от Покровского, Покровский зависел от них, Люциус только что получил по башке (правда, не по своей), присутствия Леонарда или Лизы пока не ощущалось, так что…
– У тебя здесь личный интерес, – вдруг сказал Покровский и понимающе сдвинул брови.
– Что?
– Я понимаю, почему со мной едешь ты, а не кто-то другой. У тебя в этом деле личный интерес. Вы же с Денисом Андерсоном… – Последовала многозначительная пауза, в ответ на которую Настя
– Да, – сказала она. – Личный интерес. Надо просто все довести до конца. Один человек сказал мне, что я должна оставить это дело и жить, как будто ничего этого не было… Только я так думаю, что этот человек мне врал и все надо делать наоборот. Я поеду с тобой, мы найдем Дениса, и тогда…
И тогда она, может быть, поймет, чего больше было прошлым летом – страсти, наваждения, хитростей, безумия, холодного расчета или же все это вместе было перемешано в одном бокале, от употребления которого у Насти до сих пор так нестерпимо болит голова, а люди – или существа, по высокомерной классификации Люциуса, – воспринимаются ею как блуждающие силуэты, возникающие то на стороне добра, то на стороне зла, да и сами эти стороны беспрерывно меняются местами, будто играют в детскую игру, в которой стульев всегда меньше, чем игроков.
– …тогда мы посмотрим, – тихо говорит она, не для Покровского, а для себя; и внезапно чувствует странное покалывание в животе, закодированный сигнал, тайное послание Насти самой себе, от сердца к разуму.
Она знает, что именно хочет увидеть, когда снова встретит Дениса Андерсона. Наконец, она знает, и ради этого стоило бежать из Лионеи, лежать на пражском кладбище и бить себя пистолетом в висок. Знание приходит к ней в неподходящее время и в неподходящем месте, но так оно всегда и случается…
А на самом деле, если хорошенько подумать – и у меня было на это время, – нужное знание уже давно было со мной, даже тогда, когда я еще не помнила Дениса Андерсона. Я знала, что я хочу увидеть, просто я не знала, в чьи глаза мне нужно посмотреть. Все очень просто, все очень обычно, хотя мало кому нравится называть себя обычным человеком, и я тут не исключение. Но есть вещи, которые равняют богатых и бедных, принцев и нищих, красавиц и чудовищ; и среди таких вещей – желание заглянуть в чьи-то глаза и увидеть, что для этого человека ты значишь больше, чем весь остальной мир. Я смотрела в глаза Давиду Гарджели, Иннокентию, Армандо, Покровскому, другим людям; и я видела там разное, и хорошее, и плохое, но тот особенный взгляд, от которого перехватывает дух, от которого даже месяцы спустя покалывает в животе, – это было только с Денисом.
И даже если это длилось долю секунды, даже если это было всего лишь однажды… Неважно. Это вошло в мою кровь, это стало частью меня, и никакие червяки не могли вытащить из меня память об очень обычной вещи, ради которой, наверное, и стоит жить.
Поэтому, говоря о личных интересах, я была готова на очень многое, чтобы снова заглянуть в глаза Денису и, может быть, увидеть там…
Может быть.
Как это часто бывает, в голове у нее вдруг сложился запоздалый ответ Люциусу – насчет того, что даже ангелам не стоит встревать между девушкой и ее парнем, когда девушка хочет, скажем так, немножко прояснить отношения. И в зависимости от результата то ли броситься парню на шею, то ли эту шею свернуть. Не в прямом смысле, конечно, хотя…