Ночная смена. Остров живых

Берг Николай

Не успеваю перемолвиться с толстяком парой слов, как мое внимание отвлекает сценка рядом — проходящая мимо нас молодая мамаша тянет за руку симпатичного дитенка лет трех. Дитенок чем-то заинтересовавшись таращится на нас, начинает задерживаться, мама дергает его резко за ручку, детеныш пускается в рев, мамаша волочет его дальше, ругая на все корки, как у нас принято — и дураком и недотепой и всяко разно — мамашки обычно не стесняются.

Я срываюсь. Не, обычно-то я смирный, но тут что-то все вместе накатило и я напускаюсь на мамашку едва ли не гуще, чем она на своего детеныша. Успеваю проинформировать ее, что она дура еловая

и таким рывком вполне выдерет у дитенка руку из плечевого сустава, что бывает очень часто, что дитенка ругать нельзя и так далее…

Лаемся минуты две, потом безобразную сцену пресекает Бурш, вмешиваясь с грацией бронетранспортера и разводя враждующие стороны. Мамаша утаскивает ревущего вовсю дитенка, обещая мне всякие кары — и обязательно пожаловаться на меня всем подряд и моему начальству особенно…

От этого я как-то сдуваюсь. Лежит мое начальство на каталке…

Бурш вздыхает, выдает совсем неожиданное:

— Святого пастыря, сущностями безмысленными бурчаща, смело сливной трубе уподоблю. Идемте лучше работать.

Работы оказывается не так, чтоб много. Кисти толстый повар и впрямо нехило ошпарил, пришлось повозиться. Теперь мы сидим втроем в комнатушке, которую Бурш приспособил для своих изуверских иголочнотерапевтических упражнений. Спит он тоже тут. Ну, неплохо вообще-то устроился, и до работы совсем близко и безопасно сравнительно — да и отдельная комната, как ни крути. Даже и уютно, насколько может быть уютно в жилом кабинете.

— И что вы так завелись? — укоризненно спрашивает Бурш, разворачивая продолговатый сверток из подарочной бумаги.

Черт его знает, чего… Словно раньше такого не видел.

— Ну, я не знаю. Очень уж не хотелось еще и вывих плеча дитенку вправлять, часто такое бывает — а тут как раз возраст подходящий. Ну и чего она его так ругает, дура, ей же потом бумерангом. Нельзя так детей ругать.

— Вы не меньше ее старались. Женщин вроде тоже ругать не с руки — улыбается повар.

— Ну, я вообще-то читал, что у детей очень сильно срабатывает психосоматическое при такой ругани. Американцы до войны вон поставили такой инцидент — половину сиротского дома заиками сделали только тем, что каждый день им говорили — они дураки и заики.

— Да? Было такое? — рассеянно спрашивает Бурш, доставая из свертка бутылку коньяка и скручивая пробку.

— Эксперимент с участием 22 детей в 1939 году поставил профессор Уэнделл Джонсон из университета Айовы и его аспирантка Мэри Тюдор. Детей поделили на контрольную и экспериментальную группы. Контрольной группе говорили только похвалы, особенно радовались тому, как дети чисто и правильно говорят. Экспериментальную группу наоборот постоянно попрекали мельчайшими ошибками, и все время называли заиками. В результате у детей, которые никогда не испытывали проблем с речью, но на беду оказались в экспериментальной группе, развились все симптомы заикания, которые сохранялись и дальше, у многих на всю жизнь. Нечто подобное позже проводили немцы в концлагерях, с такими же результатами. Вы этот эксперимент имели в виду?

— Ага.

— Надо же — вертит головой Бурш, расставляя более-менее чистые мензурки на покрытой полотенцем табуретке и ломая твердую плитку шоколада. Шоколад "врачебный", с сединой — почему-то часто именно такой лежалый шоколад и конфеты пациенты лекарям дарят.

— Что —

надо же?

— Век живи — век учись. Нежелающий учиться останется безобразен, мерзок и затхл. Вы мензурку сможете удержать? — обращается Бурш к повару.

— Лучше во что-нибудь побольше. И небьющееся.

— Пластмассовый стаканчик подойдет?

— Подойдет. Много не наливайте.

— Ну что, почтенный служитель Эс. Ку. Лаппа — каков будет тост? — осведомляюсь я у Бурша.

— За то, что мы живы. Пойдет?

— Пойдет! Будем здоровы.

Коньяк оказывается неожиданно хорошим. Мягко греет глотку и сворачивается теплым уютным клубком в желудке.

— И, тем не менее, получается, что мамку эту вы поставили в такое же положение.

— И она теперь тоже поглупеет…

Это приводит меня в смущение. Эк они оба на меня насели.

— Ну, хорошо. А как было надо?

Мы принимаем по второй стопочке. Биологу — повару шоколад закидывает в пасть Бурш, пользуя для этого пинцет.

— Может быть, стоит поступать по правилу любимых мной англосаксов. Они никогда не ругают себя и своих. Принципиально.

— Обоснуйте, Федор Викторович.

— Могу и обосновать. Недалеко ходить — известны вам такие выражения как "красная тонкая линия" или "атака легкой бригады"? Или не менее известная чисто английская формулировка настоящих джентльменов при катастрофе на море: "женщины и дети вперед!"

— Конечно, известны. "Тонкая красная линия" — это красномундирный английский полк, построенный в две шеренги, а не в четыре, потому как русских было невероятно много и фронт было не закрыть, символ невероятных усилий на пределе возможностей, "атака легкой бригады" — опять же героический бросок на позиции русских пушек, символ воинского самопожертвования, ну а последнее — это сначала спасают на шлюпках женщин и детей, а уж мужчины — как получится, символ джентльменства. Итак?

— Итак, вы — образованный человек — знаете про героизм английского полка. А можете привести пример такого же героизма, против превосходящих сил врага, ставшего нарицательным, но уже из нашей истории — и чтоб об этом символе знали и инглиши? Затрудняетесь? А ведь у нас таких полков много наберется, чтоб сражались как легендарные герои. Но кто о них помнит? Вот, например Апшеронский пехотный полк носил сапоги с красными отворотами — как символ того, что в бою стоял по колено в крови. Кто из вас двоих может вспомнить — в каком сражении это было?

Мы с Буршем переглядываемся. Вздыхаем хором.

— Между тем у того же Апшеронского полка таких — полковых наград — больше десятка. И серебряные горны например зря тогда не давали. И полк такой у нас был не единственный. Самое-то забавное в этой истории, что в том ужасающем сражении, прославившем в веках "тонкую красную линию" наши кавалеристы не понесли никаких потерь. Вообще. Не то, чтоб из людей кто был ранен — даже конский состав не пострадал.

— А вы ничего не путаете?

— Нет, ничего. Казаки искали дыры в английской линии обороны, инглиши дали с предельной дистанции залп, казаки поскакали искать слабину в другом месте. Документы это подтверждают — ни у нас, ни у инглишей в этом кровавом сражении ни одно живое существо не пострадало. Красивая журналистская утка. О том, что за "тонкой красной линией" стояла морская пехота в товарном количестве, артиллерия и в том числе — корабельная, я даже не говорю.