Ночная стража

Пратчетт Терри

— Он простой сержант, Мадам.

— Не стоит это недооценивать. Это очень полезное звание для нужного человека. Оптимальный баланс власти и ответственности. Кстати, говорят, что он читает улицы сквозь подметки своих ботинок, и потому оставляет их очень тонкими.

— Хмм. Ну, да, существует множество различных поверхностей, но…

— Ты всегда так серьезно относишься к подобным вещам, Хэвлок. Совсем не как твой отец. Подумай… мифологически. Он читает улицу. Он слышит ее голос, чувствует ее температуру, читает ее мысли; она говорит с ним сквозь его ботинки. Полицейские так

же суеверны, как и другие люди. На все другие здания стражи сегодня напали. Да, люди Каченса подбили их на это, но еще больший урон нанесли злоба и глупость. Но только не на улице Паточной Шахты. Нет. Киль открыл дверь и впустил улицу. Хотелось бы знать о нем побольше. Мне говорили, что в Псевдополисе его считали медлительным, вдумчивым, разумным. А здесь он как будто бы расцвел.

— Я убрал человека, который пытался срезать этот бутон.

— Правда? Это не похоже на Каченса. Сколько я должна?

Молодой человек, названный Хэвлоком, пожал плечами.

— Остановимся на долларе, — произнес он.

— Очень дешево.

— Большего он и не стоил. Но я должен вас предупредить. Скоро вы захотите, чтобы я разобрался с Килем.

— Полагаю, подобный ему не станет связываться с такими как Ветрун и Каченс?

— Он на своей собственной стороне. Он сам по себе — осложнение. Вы можете решить, что лучше бы ему… перестать все усложнять.

Громыхание кареты подчеркнуло тишину, последовавшую за этим замечанием. Теперь они ехали по более богатой части города; здесь было больше света, а за соблюдением комендантского часа, введенного для бедняков, следили здесь менее строго. Женщина, сидевшая напротив убийцы, погладила кошку, что лежала у нее на коленях.

— Нет. Он послужит кое-чему, — произнесла Мадам. — Все говорят о Киле. В мире, где все движутся кругами, он идет прямым путем. А прямой путь в мире виражей позволяет случиться многому.

Она снова погладила кошку. Та тихонько взвыла. Она была рыжей и выказывала поразительное самодовольство, хотя порой и чесала свой ошейник.

— Кстати говоря, — добавила она, — что там случилось с книгой? Мне не хотелось показаться излишне любопытной.

— А, это был чрезвычайно редкий том, который мне посчастливилось достать. О природе маскировки.

— Этот тупой верзила сжег ее!

— Да. Повезло. Я боялся, что он попытается ее прочитать, хотя, — Хэвлок изнуренно улыбнулся, — кому-нибудь пришлось бы помочь ему с длинными словами.

— Она была ценной?

— Бесценной. Особенно теперь, когда она уничтожена.

— А. Важная информация. Может, что-то о темно-зеленом цвете. Ты мне не расскажешь?

— Я мог бы. — Хэвлок снова улыбнулся. — Но тогда мне пришлось бы найти кого-нибудь, кто заплатил бы за ваше убийство.

— Тогда не говори. Но, мне кажется, Собачатник — это очень неприятная кличка.

— Если твое имя Ветинари, Мадам, то ты просто счастлив отделаться Собачатником. Вы не могли бы высадить меня подальше от Гильдии? Я пройдусь по крышам. Хочу навестить одного тигра, прежде чем… ну, вы знаете.

— Тигра. Как интересно. — Она снова погладила кошку. — Ты уже нашел свой путь?

Ветинари пожал плечами.

— Я знаю об этом

уже несколько лет, Мадам. Но теперь вокруг дворца выставлено с полполка. Четверо или пятеро стражников у каждой двери, а посты нерегулярно проверяются патрулями. Я не смогу пройти мимо них. Просто дайте мне возможность пробраться внутрь, и тогда те люди, что будут там, перестанут быть проблемой.

Кошка потеребила лапой ошейник.

— А может у нее аллергия на бриллианты? — промолвила Мадам. Она подняла кошку. — У моей кисоньки аллергия на бриллиантики?

Хэвлок внутренне вздохнул, ведь он все-таки уважал свою тетю. Ему просто хотелось, чтобы она немного разумнее относилась к кошкам. Он инстинктивно чувствовал, что если уж, обсуждая интриги, ласкаешь кошку, то она должна быть белой, с длинной шерстью. Но никак не старым рыжим оборванцем с периодическими приступами метеоризма.

— Так что с сержантом? — спросил он, вежливо отодвигаясь вдоль сиденья.

— Полагаю, мне стоит познакомиться с мистером Килем как можно скорее, — ответила она. — Может, его удастся обуздать. Все начнется завтра вечером. Э… ты не против, если я открою окно?

В тот же вечер Низз, пошатываясь, возвращался в свою комнату, неплохо проведя время в Общем Зале Старост, как вдруг заметил, что один из факелов погас.

С быстротой, которая удивила бы любого, кто не заметил ничего, кроме его раскрасневшегося лица и нетвердой походки, он выхватил кинжал и всмотрелся в коридор. Он уделил внимание и потолку. Везде были лишь серые тени, и ничего больше. Иногда факелы просто гаснут сами собой.

Он сделал шаг вперед.

Когда он проснулся утром в своей постели, то списал головную боль на какой-то низкосортный бренди. И еще, какой-то скот разрисовал его лицо в оранжевые и черные полоски.

Снова начался дождь. Ваймс любил дождь. В это время преступлений совершается меньше. Люди предпочитают сидеть дома. В самые лучшие ночи его службы шел дождь, а он стоял в тени под покровом зданий, втянув шею так, что между шлемом и воротничком почти ничего не было видно, и вслушивался в серебристый шелест дождя.

Однажды он стоял так тихо, так незаметно, что сбежавший от своих преследователей грабитель прислонился к нему, чтобы перевести дыхание. А когда Ваймс ухватился за него и прошептал на ухо «Попался!», тот чуть не наделал в штаны, от чего его дорогая матушка терпеливо отучала его лет сорок назад.

Люди разошлись по домам. Зашитого Щербина проводили до дома в Новых Сапожниках, где Фред Колон терпеливо пересказал случившееся его родителям, излучая неподдельную честность. Лоуни, наверняка, прослушивал шумы в подушке.

Дождь журчал в водостоках, и лил из пастей горгулий, и кружил в канавах, и заглушал все звуки.

Бесполезная это штука, дождь.

Ваймс взял бутылку лучшего имбирного пива миссис Арбитр. Он помнил его.

Газа в нем было больше, чем в аду, и потому оно пользовалось огромнейшей популярностью. Мальчишка, при должных тренировках, мог прорыгать весь первый куплет гимна города после одного-единственного глотка. А это очень важный признак твоего положения в обществе, когда тебе всего восемь лет.