Ночная танцовщица

Брэдшоу Эмили

– Я никуда не уезжаю!

– Мэгги, помолчи, – приказал Кристофер. И тут властно заговорила герцогиня:

– Послушай, Кристофер, и ты, муж, тоже. Кажется, мне необходимо думать за всех. Кристофер, ты всегда был послушным сыном, и теперь не могу понять, почему настаиваешь, чтобы эта персона жила с нами. У нас известная семья, на нас равняется все общество. Уверена, Магдалена может быть очень приятной, но она не умеет ни говорить, ни вести себя, ни одеваться. За несколько недель или даже месяцев этому нельзя научиться. Стать леди

невозможно, ею нужно родиться.

Мэгги заставила себя не опускать глаза под злым взглядом герцогини.

– Магдалена, я не желаю тебе плохого. И уважаю тебя за то, что ты наследница древнего рода из… откуда-то там. Но здесь ты не будешь счастлива, и почему хочешь остаться – выше моего понимания. Ты мешаешь всем – Кристоферу, семье, впрочем, и самой себе. Я тебе уже говорила, что прыгать выше головы – и смешно, и жалко.

– Уверена, вы делаете все возможное, чтобы я чувствовала себя жалкой.

Пока герцогиня говорила, в душе Мэгги смешались злость и стыд. Оскорбления ее не очень волновали, она их слышала достаточно за свою жизнь. Подозрение, что Дракон права, делало ее слова мучительными. Но Мэгги старалась сейчас не думать о смысле сказанного.

– Мама! Мэгги! Хватит! – скомандовал Кристофер, видя растущее напряжение и то, как женщины обменивались взглядами. По лицу Элизабет текли слезы, даже Катарина чувствовала себя неловко. – Мы с Мэгги сами решим, что делать и где ей жить. Если она останется, ты будешь относиться к ней, как к дочери, или потеряешь и меня! Понятно?

– Аделия, ты слышишь? – прервал наступившую тишину герцог. – Кристофер, поставь старуху на место, давно пора это сделать.

Герцогиня метнула на мужа оскорбленный взгляд, подобрала юбки и гордо удалилась. За ней поспешила Катарина.

– Элизабет, отведи отца к себе, – приказал Кристофер, – по-моему, ему пора отдыхать.

Оставшись наедине с мужем, Мэгги печально смотрела в окно на черную ночь. Здесь не видны звезды, как в Колорадо или Нью-Мексико. Воздух пропитан гарью и дымом. Казалось, густая темень ее успокаивала.

– Мэгги, мне очень жаль…

Чего ему жаль? Мэгги не могла винить мужа, он противостоял матери, спасая чувства жены, отрицал, что она «не подходит» и «мешает всем». Она решила, что Кристофер не лгал – он слишком благороден для подобного.

– Идем спать.

Мэгги покорно позволила мужу увести себя, но лишь за ними закрылась дверь спальни, не удержалась:

– Почему твоя мать так ненавидит меня? Что я ей сделала?

– Она не ненавидит тебя. Постарайся понять. Вся ее жизнь – в семье и обществе.

Мэгги боролась с нахлынувшими слезами.

– Не плачь, – Кристофер пальцем смахнул слезинку.

– Я не плачу.

– Нет, плачешь. Иди сюда, малышка. Мэгги вырвалась из его объятий. Только это он и может ей дать, больше ничего. Она была дурой, когда верила, что любовь и желание связаны.

– Ты так решаешь все проблемы? Кристофер поймал ее в объятия.

– Было

время, когда я считал, что не могу отдать тебе свою страсть. Вспомни.

От его нежного взгляда гнев растаял. Громко стучало сердце. Кристофер медленно склонился в поцелуе, его руки гладили бедра, шею, грудь Мэгги. Она подумала, что не сможет устоять.

Когда губы Кристофера коснулись ее губ, раздался громкий стук в дверь.

– Кристофер! – кричала герцогиня. – Помоги! У отца приступ!

ГЛАВА 16

За последние два года у старого герцога было три приступа. Доктор Томас Холлоуэй поставил диагноз – паралич мозга, нарушение работы сердца. От каждого приступа герцог становился все слабее. Последний был настолько сильным, что у врача появились сомнения, перенесет ли его больной.

Уже почти целую неделю доктор Холлоуэй дежурил возле больного, оставляя его только, чтобы поесть и немного поспать. Все домашние трезво оценивали состояние больного. Не принимались никакие светские приглашения, отменили прогулки. Единственным посетителем Торрингтон-хаус была портниха, готовившая траурный гардероб для семьи и слуг. Мэгги считала, что герцогиня несколько опережает события, а Элизабет – что мать просто практичная женщина.

– Бедный отец долго не протянет. Лучше быть готовой ко всему, – она водила кистью по холсту. – Мэгги, сиди же спокойно. Не могу рисовать, когда передо мной прыгают.

– Я не прыгаю.

Сад купался в мягких солнечных лучах, и Мэгги была вынуждена признать, что иногда и Лондон может быть красивым.

– Потерпи несколько минут, пока я не закончу.

Мэгги не раз слышала это обещание. Последние четыре дня они по нескольку часов проводили в саду. Элизабет рисовала, а Мэгги старалась сидеть не шевелясь.

– В самом деле сегодня закончишь?

– Правда. Обещаю.

– А я посмотрю?

– Разрешишь посмотреть, – поправила Элизабет. По просьбе Мэгги девушка начала учить ее, как раньше Питер. – Да, когда закончу, разрешу посмотреть. Я предупреждала, что не приукрашиваю портрет, как большинство художников.

– Мне кажется, вы прекрасно уловили образ.

Девушки оглянулись – подошел доктор Холлоуэй. Они не удивились – он часто приходил к ним по утрам. Это был молодой человек приятного вида, с пепельными волосами и аккуратными бакенбардами.

– Доктор, как вам не стыдно! Никто, кроме художника, не должен видеть портрет до конца работы.

– Не мог удержаться, чтобы не подсмотреть, – с улыбкой признался он.

Мэгги никогда не была высокого мнения о врачах. Все, кого она знала, были шарлатанами. Но доктор Холлоуэй вроде бы не такой – не торгует тонизирующими препаратами и наркотиками. Кажется, искренне заботится о пациенте. Мэгги заметила, что молодой человек переживает за леди Элизабет Тэлбот.

– Я похожа на себя? – спросила его Мэгги.