Ночная тьма
Шрифт:
— Я так и думала. Но за что?! А в рекомендации они тебе, надеюсь, не отказали?
— Зря надеешься. С их точки зрения, я постыдно злоупотребила оказанным мне доверием. — И добавила:
— С удовольствием, между прочим.
— Но что ты сейчас делаешь?
— Поступаю на работу.
— В Нью-Йорке?
— Нет. Здесь, в Лондоне. Секретаршей.
— А деньги у тебя есть?
— Дорогая Элли, — сказала Грета, — как у меня может не быть денег, когда ты заранее сделала мне королевский подарок, выписав чек на солидную сумму?
По-английски она говорила отлично, почти без акцента, хотя порой употребляла невпопад кое-какие разговорные обороты.
— Я чуть-чуть повидала мир, нашла себе в Лондоне квартиру и накупила множество разных вещей.
— Мы с Майклом тоже купили кучу вещей, — сказала Элли, улыбаясь при воспоминании о том, как мы делали покупки.
Мы и вправду в наших путешествиях по Европе не теряли времени
— У вас обоих прямо ликующий вид, — отметила Грета.
— Ты еще не видела нашего дома, — сказала Элли. — По-моему, он будет изумительным. Таким, каким мы и мечтали его видеть, правда, Майк?
— Я его видела, — призналась Грета. — В первый же день после приезда в Англию я наняла машину и съездила туда.
— Ну и? — спросили мы с Элли в один голос.
— Ну, не знаю… — протянула Грета, неодобрительно покачав головой.
Огорченная Элли разом сникла. Но меня-то не проведешь. Я сразу понял, что Грета шутит. Мне пришло в голову, что шутит она зло, но едва эта мысль успела возникнуть, как Грета рассмеялась звонким мелодичным смехом, который заставил окружающих обернуться в нашу сторону.
— Видели бы вы ваши физиономии, — сказала она, — в особенности твою, Элли. Мне просто захотелось вас немножко подразнить. Дом — чудо, блеск. Этот архитектор — гений.
— Да, — подтвердил я, — он человек незаурядный. Когда вы познакомитесь с ним…
— Я с ним уже знакома, — перебила меня Грета. — Он был там, на стройке, когда я приехала. Да, он и вправду личность. Только есть в нем что-то жутковатое, вы не находите?
— Жутковатое? — удивился я. — В каком смысле?
— Не знаю. Такое впечатление, будто он видит тебя насквозь. А это всегда неприятно. — И добавила:
— У него какой-то болезненный вид.
— Он болен. Очень болен, — сказал я.
— Как жаль. А что с ним, туберкулез или что-то еще?
— Нет, — ответил я, — не туберкулез. По-моему, у него что-то с кровью.
— Понятно. Но ведь в наши дни врачи способны лечить практически любые заболевания — правда? — если только не отправят на тот свет, прежде чем вылечат. Ладно, хватит о нем. Давайте поговорим о доме. Когда его построят?
— Похоже, скоро. Никогда не думал, что можно так быстро строить дом, — заметил я.
— Когда есть деньги, можно все, — отозвалась Грета. — Работа идет в две смены, и к тому же рабочим выплачивают добавочное вознаграждение. Ты даже не представляешь себе, Элли, как замечательно иметь такие деньги, как у тебя.
Зато я представлял. За последние несколько недель я многому научился. После женитьбы я попал в совершенно другой мир. И он был вовсе не таким, каким казался со стороны. До сих пор для меня верхом богатства были два выигрыша подряд на скачках, которые я тратил не задумываясь, кутил, что называется, на всю катушку. Невежество, конечно. Невежество класса, к которому я принадлежал. Для Элли же существовали совсем иные стандарты. Совсем не такие, какие я воображал. Я-то считал, что основная цель богачей — иметь как можно больше предметов сверхроскоши. Но нет, они не состязались в том, чьи дома окажутся более фешенебельными, с огромным количеством светильников, с бассейнами вместо ванн, у кого лучше еда и шикарнее машины. И тратили они деньги не ради того, чтобы вызвать зависть у окружающих. Наоборот, их образ жизни был до удивления скромным — он отличался той умеренностью, какая появляется, когда перестаешь бессмысленно сорить деньгами. Человек не может пользоваться одновременно тремя яхтами или четырьмя машинами, не может есть более трех раз в день, а если покупает по-настоящему дорогую картину, вторая такая ему, возможно, совсем ни к чему. Вот так все просто. Все, что ему принадлежит, обычно самого высокого качества, но это не самоцель, а только разумный подход: если ему уж чего-то хочется, почему не выбрать лучшее? Ведь в его обиходе не существует: «Боюсь, что не могу себе этого позволить». И при всем при том вот такая удивительная, непостижимая скромность. Как-то решили мы купить картину какого-то французского импрессиониста, по-моему Сезанна [20] . Мне пришлось порядком напрячь мозги, чтобы запомнить его фамилию. Вечно путаю со словом «Сезам» [21] . И вот, когда мы гуляли по улицам Венеции, Элли остановилась посмотреть работы уличных художников. В основном они писали картины специально для туристов — стереотипные портреты красавиц с белозубыми улыбками и светлыми волосами до плеч.
20
Сезанн
21
«Сезам» — волшебное слово, с помощью которого открывалась пещера с сокровищами в арабской сказке «Али-Баба и сорок разбойников».
Там Элли купила крошечную картинку с видом на канал. Художник сразу понял, что мы собой представляем, и запросил с Элли шесть английских фунтов. Самое забавное заключалось в том, что Элли хотелось иметь эту шестифунтовую картинку не меньше, чем Сезанна.
Нечто подобное произошло однажды и в Париже.
— Хорошо бы купить свежий батон, — вдруг ни с того ни с сего сказала она, — и съесть его с маслом и сыром, который продают завернутым в виноградные листья.
Так мы и поступили, и мне показалось, эта еда ей понравилась больше, чем накануне ужин в ресторане, который обошелся нам фунтов в двадцать. Сначала я не мог этого понять, но потом вроде стал разбираться, что к чему. Начал я также понимать, не без легкой горечи, что наш с Элли брак состоял не только из забав и веселья. Сперва мне следовало хотя бы заняться самообразованием, научиться входить в ресторан, делать заказ и давать на чай ровно столько, сколько следует, а в особых случаях и больше. Нужно было запомнить, какие вина соответствуют какой еде. Учился я всему этому, в основном наблюдая за другими. У Элли я спросить не мог, потому что это было выше ее понимания. Она бы сказала: «Но, дорогой мой Майк, ты можешь заказать все, что тебе хочется. Какое имеет значение, что подумает официант, если заметит, что ты заказал не то вино, которое полагается к этому блюду?» Да, для нее это было не важно, ибо она родилась богатой, а для меня имело огромное значение — именно потому, что я был из другого мира. Я не умел быть скромным. И в одежде тоже. Правда, в этом случае Элли была мне помощницей, так как знала, в каких магазинах следует одеваться, а там уж передавала меня в руки продавцов.
Разумеется, и в умении одеваться и грамотно разговаривать мне было еще далеко. Но это меня особенно не смущало, поскольку я уже вполне мог общаться с людьми вроде старого Липпинкота, а когда приедут мачеха и дядья Элли, вероятно, и в их обществе не оробею. Тем более что в скором будущем это и вовсе не будет иметь значения. Как только дом будет закончен и мы туда переедем, мы окажемся далеко от так называемого светского общества. В нашем собственном королевстве. Я взглянул на сидевшую напротив меня Грету. Интересно, что она на самом деле думает про наш дом? По мне-то он был таков, о каком я мечтал, и полностью меня устраивал. Мне вдруг захотелось съездить туда и пройтись по извилистой тропинке среди деревьев к небольшой бухте, где будет наш собственный пляж, куда не сможет проникнуть никто из посторонних. В тысячу раз приятнее купаться там, думал я, нежели на общем пляже, где бок о бок лежат сотни человеческих тел. Мне не нужна бессмысленная роскошь. Мне хотелось бы — я поймал себя на том, что все еще главное слово в моих мыслях, — мне хотелось бы, хотелось… Я чувствовал, как во мне нарастает желание и алчность. Мне хотелось бы обладать красивой женщиной и красивым домом, таким, какого нет ни у кого на свете, и пусть в этом доме будет полно красивых вещей, моих вещей. В этом доме все будет принадлежать мне.
— Он думает о нашем доме, — долетели до меня слова Элли.
Оказалось, она уже дважды обращалась ко мне, призывая пойти в ресторан. Я ласково взглянул на нее.
Позже вечером, когда мы одевались к ужину, Элли попробовала получить у меня ответ на занимающий ее вопрос.
— Майк, тебе нравится Грета?
— Конечно, — бодро ответил я.
— Мне бы очень хотелось, чтобы она тебе понравилась.
— Да нравится она мне, — заверил я ее. — С чего ты взяла, что она мне не нравится?
— Не знаю. Только я заметила, что, даже разговаривая с ней, ты старался на нее не смотреть.
— Знаешь, это, наверное, потому… потому, что я нервничаю.
— Из-за Греты?
— Да. Она внушает какой-то благоговейный трепет. Очень похожа на валькирию.
— Только не на такую толстую, как обычно в опере [22] , — засмеялась Элли. Я тоже рассмеялся.
— Тебе-то все это нипочем, потому что ты знаешь ее уже много лет, — стал оправдываться я. — Я вижу, что она.., очень умная, деловая, практичная. — Из множества пришедших на ум слов я никак не мог найти наиболее подходящее, а потом вдруг выпалил:
22
…как обычно в опере… — Имеется в виду опера немецкого композитора Рихорда Вагнера «Валькирия».