Ночное Солнце
Шрифт:
.. себя я пришел, лишь удвоив дистанцию между нами.
Как я умудрился покрыть такое расстояние одним прыжком из положения лежа, да еще спиной вперед, то есть назад, до сих пор не знаю.
Песок заскрипел под напружиненными ногами, левая рука взметнулась змеей к плечу, и застыла там, расслабленно настороженно поводя головой-ладонью, а правая, ощутив ребристую рукоять невесть откуда взявшегося ножа, вспорола воздух блистающей полуторной петлей и плавно ушла в нижнюю позицию, к бедру.
Словно в нору заползла, не
Не сстоит нас ссбрассывать ссо сссчетов.
Не сстоит.
– М-да. Иногда я действую быстро, но вот умно ли?
Черная равнодушная пустота скалилась мне зрачками моего друга, а я стоял, и не знал, что делать.
– Браво - хихикнул как бы Фанера.
– Готов к труду и обороне.
Надо сказать, довольно гнусно хихикнул.
– И кого же ты, добрый молодец, этой зубочисткой чикать собрался? Неужто меня?
– А кто попадется - процедил я, понимая, что выгляжу полным идиотом среди всех этих песков с режиком в руках.
Но убирать нож и признаваться в собственном кретинизме не хотелось. Тем паче, что интуиция моя просто голос сорвала: Не почудилось тебе, не Фанера это! Побереги ухи, парень!
Лучше быть живым параноиком, чем мертвым поклонником Дейла Карнеги.
– Ты куда Володьку дел, урод?
– прищурившись, поинтересовался я. Получилось почти как в боевиках.
Только на лже-Фанеру это не произвело ровным счетом никакого впечатления.
– Жив, жив твой Фанера - ухмыльнулся он.
– И даже здоров. У него сейчас забавный диалог наклевывается. Ха.
Он на секунду отвлекся, прикрыв глаза, словно прислушиваясь к чему-то доступному лишь его слуху, и я, проскользнув по песку, приблизился на шаг.
Если он выглядит как человек, говорит и двигается как человек.. Может он и внутри устроен как человек?
– Ты лучше о себе подумай!
– внезапный черный взгляд из-под взметнувшихся век буквально пригвоздил меня к земле.
– На месте стой, стихоплет! Тоже мне, сталинский сокол-диверсант нашелся.
– На себя посмотри, Вий-недоучка - огрызнулся я, выкарабкиваясь из омута антрацитовых зрачков.
– Развелось тут..
Я замялся, подыскивая точное определение.
– Ну?
– заинтересованно подбодрил он.
– Нечисти всякой!
– торжествующе отпарировал я.
– Ты даже не знаешь, кто я - с какой-то жалостью глядя на меня, пробормотал Фанера .
– Толи я бес мелкий, народ смущающий, толи демон планетарный, толи вообще Кастанедовская сущность какая-нибудь. Ха.. союзник. И чем ты от меня защищаться собрался? Ножиком своим? Двумя молитвами, выученными до половины, ядреным русским матом? Или.. О, да руны! Это великая вещь.
Только вот есть ли в тебе хоть сколько то Силы, да не той, простой грубой силы, а истинной Силы!
Есть?!
Он чуть качнулся вперед, словно тростник под порывом незримого ветра, и, накрыв меня холодной тенью, протянул руку за ножом.
– Отдай.
Нервы мои давно звенели, как перетянутые струны на жестком колке и, наконец, порвались.
Ужас и страх, исподволь копившиеся во мне с начала этого безумного похода, да что там, с начала всей жизни.
Страх детский, юношеский, взрослый, страх того-что-там-в-темной , страх а-он-ведь-сильнее , страх как-я-ей-это-скажу , страх с вздохом жизни и ужас с взглядом смерти.
Страхи всех возрастов, одеяний и обличий, сливаясь в одном взмахе, тысячехвостой раскаленной плетью распороли обнаженные нервы, и, мутная обжигающая волна с головой накрыла меня, вскипая черными воронками чужих бездонных зрачков.
И испарилась в одной, неимоверно долгой, вспышке сумасшедшей хохочущей ярости.
...Движенье, от которого рушатся миры, тихим вздохом идет от стоп, скользит, скользит вверх еле слышным ветерком, и, закручиваясь в бедрах, вихрем взвивается по позвоночнику.
Разворачиваясь в плечах неистовым оком тайфуна, обрамленным блистающей короной ветвистых молний.
Правая рука гибкой плетью выхлестывается от бедра вперед и вверх.
И, поймав в ладонь стальной проблеск одной из молний, распластывает бритвенно-острым лезвием липкий воздух на дрожащие, как прозрачное желе, слои.
На пути к сердцу, непонятно откуда возникшего здесь, врага.
А в том, что это враг, я уже не сомневался.
Я уже ни в чем не сомневался.
И последней, слегка удивленной мыслью было:
Я и не знал, что во мне столько страха А потом остался только нож.
Из зыбкой глубины, что под вздохом, из багрово-темных недр, что за сердцем, рвется, тянется мучительной паузой оборвавшейся струны, полощет наждаком гортань, и, разбиваясь о сомкнутые зубы, единым махом выплескивается сдавленный крик: Сааа!
Сердце сумасшедшей колотушкой бьет в грудь, тщетно пытаясь заполнить собой пропасть между стремительно разбегающимися, как звезды, секундами и силуэт Фанеры размазывается в зыбком мареве вязкого, как патока, воздуха.
Жгучий холод льдистой змеей обвивает мне правое запястье и бархан, взвиваясь в прыжке рыжим тигром, падает на плечи, сбивая с ног и с головой накрывая темной шелестящей волной.
...Мириадами песчинок забиваясь в глаза, нос, рот, царапая шершавым потоком изнутри гортань, хрустом на зубах и скрежетом в легких опрокидывая внутрь меня это невозможное пепельно-серое небо, чернотой первозданного космоса..