Ночной гость
Шрифт:
– Гарри! – позвала она, и ветер подхватил ее зов. Где он? Возможно, в саду. Она прислушалась. – Гарри! Дорогой!
Сад был пуст. Там не было ни кошек, ни растений. Он был голым и дочиста отмытым. Листьев на деревьях тоже не было, как будто кто-то ободрал каждую ветвь. Солнца не было тоже. Только дюна, сероватая, и небо, сероватое, и вдали бело-черное море.
– Я здесь! – крикнула Фрида.
Она вышла в сад с креслом Рут и поставила его на плоскую площадку рядом с плюмерией. Потом подошла к Рут и обняла, как тогда, когда Рут вернулась из города с Эллен.
– А я здесь! – сказала Рут.
Она по-прежнему оглядывалась, ища Гарри. Наверное, он стоит на коленях
– Ну-ну, что случилось? – спросила Фрида и тихо запела колыбельную.
Рут узнала мелодию, но слова были незнакомые, не совсем английские. Но потом она узнала и их, не понимая. Это была фиджийская песня. Она и Фрида покачивались на дюне, слова кружились вокруг, и колыбельная поселилась где-то внутри у Рут вместе с другими вещами: изгибом губ ее матери и мертвой собакой, которую она видела на улицах Сувы. Они все собрались у нее внутри. Рут следила за ними, и за едва заметными движениями большого тела Фриды, и за движением воздуха около ее рук, когда они двигались. Сиделки в клинике пели иногда во время работы. Матери пели своим новорожденным детям. Ее мать с отцом пели псалмы. Отец читал им вечером, пока мальчик-слуга пел на кухне. «Посмотрите на полевые лилии, как они растут, – читал им отец, и Рут старалась их себе представить, – ни трудятся, ни прядут»[5]. Я тоже не тружусь и не пряду, думала Рут. Прижавшись к животу Фриды, она чувствовала себя облаченной в славу.
Для чего эта песня? Чтобы дети уснули. Филип спал урывками в своей кроватке. Какое красивое слово «плеврит». Рядом с его кроваткой «Кот в шляпе», «Я кролик», «Беги, пес, беги!»[6]. Рут лежала и пела. Сгиб Фридиной руки был влажным, и волосы Рут прилипли к щеке. Она вспомнила, что Гарри умер. Я помню это, помню, подумала она, слава богу, это трудно забыть. Она хотела воздать ему должное. Каждая последующая минута заявляла о себе, долгая и без Гарри. А потом вся ее жизнь, ее прошлое, соединились в этой последней минуте, целиком ее заполнив, она кончилась так быстро. Она настойчиво требовала чего-то, чего Рут не могла назвать, чего-то связанного со счастьем. Как грустно не быть счастливой, подумала Рут, в любой момент, когда ты на это рассчитываешь. Она могла бы быть счастливой здесь и теперь, но на это мало надежды.
Фрида, с Рут на руках, опустилась на колени. Она по-прежнему пела, но без слов. Фрида, ставшая теперь мелодией, теплым дыханием, опустила Рут на траву. Трава была гладкой и жесткой. Поцеловав Рут в лоб, Фрида подняла руку, чтобы заслонить глаза Рут от солнца. Прервав на секунду пение, она сказала: «Нет, так не годится» – и передвинула Рут немного дальше, в тень или под толстое серое кружево плюмерии с редкими листьями, еще не расцветшей в начале ноября. На верхушке дерева сидела чайка, она не бодрствовала и не спала, всего лишь простая чайка.
– Ну как тебе, удобно? – спросила Фрида, приподняв голову Рут и подложив под нее что-то мягкое.
– Спина не болит, – ответила Рут, как будто передавая прогноз погоды. – Это замечательно.
– Молодец, – сказала Фрида.
Та стояла над ней, уже без пальто, держа в руках стакан воды, который протягивала Рут. Она дала Рут голубую таблетку, потом еще одну, а потом, поколебавшись, еще. Фрида помогла Рут проглотить каждую из них.
– Теперь тебе будет
– Обещаю, – ответила Рут. Земля оказалась более упругой, чем она ожидала.
– Что ты про него скажешь?
– Перевозки Янга.
– Правильно, это такси, – терпеливо сказала Фрида. – Но что он сделал? Что он сделал плохого?
– Джордж сбежал со всеми нашими деньгами.
– Молодец. Скажи Джеффу, что я оставила бумаги на столе, чтобы предъявить их полиции. Хорошо?
– Фрида, – сказала Рут, улыбаясь, – я не могу позвонить отсюда Джеффу.
– Я знаю. Тебе надо будет зайти в дом. Как тогда, когда ты жила одна и делала все сама. На этот раз спина не заболит: я дала тебе таблетки и поставила рядом стул, чтобы легче было вставать. Просто обопрись о стул, и все получится. Сейчас я уйду, а потом, когда ты отдохнешь, поднимайся, иди к телефону и срочно звони Джеффу. Но сначала дай мне немного времени. Поняла?
– Но для чего тебе время?
– Пока не знаю.
Рут по-прежнему улыбалась. Фрида стояла рядом на коленях в розовой футболке. В розовой! Все ее лицо было залито этим цветом.
– Задняя дверь открыта, – сказала Фрида, погладив Рут по щеке, – а кошки у тебя в спальне. У них есть вода и корм. Просто зайди туда, когда захочешь их видеть. Ни о чем не беспокойся, хорошо?
– Хорошо, – сказала Рут. Фрида стояла на месте, глядя на нее. – Хорошо, – повторила Рут и, заметив, что Фрида держит ее руку, стиснула ей пальцы.
Но за этим ничего не последовало, Рут не ощутила ответного пожатия и не поняла, ответила ли Фрида. Вот Гарри всегда отвечал. Одно, два, три пожатия означали «Я тебя люблю». В другой руке Рут держала письмо от Ричарда.
– Я ухожу, – повторила Фрида, но по-прежнему не двигалась. Ее лицо было страшным – спокойным, но страшным, – полным решимости и терпения. Песок и трава могли испортить ее красивые брюки.
– Тебе надо чаще носить розовый, – сказала Рут, и Фрида, отпустив руку Рут, выпрямилась. Теперь ее лица совсем не было видно.
Она немного постояла – Рут видела ее ноги, брюки немного запачкались на коленях, но пятен не осталось. На лодыжке виднелись волоски и маленькая родинка. Фрида повернулась и пошла к дому. Чайка все еще сидела на плюмерии.
19
Пустой сад погрузился в тишину. Все стихло: ветер, шум моря, и даже свет слегка померк, словно на солнце набежало облако. Рут опустила голову на подушку, которую дала ей Фрида, и некоторое время лежала, собираясь с силами, которые помогут ей добраться до телефона. Лежа в саду, она думала о Гарри, потому что знала, что он умер, и знала, что она об этом забыла. Ей казалось, что забыть о том, что он умер, равносильно тому, чтобы забыть, что он жил. В основном она вспоминала его лицо в постели рядом с ее лицом. Думая о Гарри, Рут стиснула руки. Терла ноги одну о другую, как делают довольные младенцы, но не чувствовала их. Как будто на них накинули что-то мягкое, тяжелое и теплое, но не одеяло. Некоторое время она размышляла о том, что бы это могло быть, и в конце концов решила – не в силах поднять голову с подушки, – что Фрида накрыла ей ноги тигриной шкурой. Потом она увидела себя под деревом под шкурой тигра, и что на это сказал бы Гарри? Он сказал бы: «Джордж, Джордж, Джордж. Янг Джордж украл все деньги на перевозку». Рут не могла сказать, перестала ли она сучить ногами. Она подумала, что Фриде следовало бы принести телефон сюда, раз уж ей так хочется, чтобы она позвонила Джорджу. Подумала, что Фриде многое следовало бы делать по-другому. Стискивая руки, она чувствовала, что в пальцы что-то врезается, и через некоторое время поняла, что это обручальное кольцо ее матери.