Ночной мир
Шрифт:
Джек покачал головой:
– Ничто не длится вечно. – Он протянул руку и дотронулся до ее ожерелья. – Даже с этим.
– Но так быстро? У нас все только началось.
Он внимательно посмотрел на нее. Вот в чем перемена. То, что казалось невозможным, произошло. Калабати – холодная, высокомерная, занятая лишь собой, безжалостная Калабати, которая отправила Джека убить ее родного брата Кусума, чтох бы отнять у него ожерелье, а Джека, истекающего кровью; оставила умирать в кресле, потому что он отверг предложенное ею бессмертие...
Поразительно – она зарыдала, надрывно всхлипывая, и от ее страданий Джеку стало не по себе. Он ожидал, когда летел сюда, встретить прежнюю – холодную, расчетливую Калабати и приготовился к встрече с ней. Но эта, новая Калабати, застала его врасплох.
Он поборол искушение обнять ее. Нет нужды говорить, на что способен Моки Неуязвимый, если застанет Калабати в объятиях Джека. Поэтому Джек ограничился тем, что прикоснулся к ее руке.
– Чем я могу помочь? – спросил он. – Что можно сделать, чтобы это остановить?
– Если бы только я знала.
– Может быть, все из-за ожерелья. Может быть, ожерелье – одна из причин? И если его снять...
– И заменить на подделку? – Ее глаза сверкнули, когда она опустила руку в карман и вынула ожерелье, точь-в-точь такое, как было на ней. – На это, да?
Поскольку на Калабати было сейчас настоящее ожерелье, а второе носил Моки, то в руке она явно держала подделку. Джек растерялся:
– Где ты его взяла?
– В твоей дорожной сумке. – Взгляд ее потяжелел. – Так каков был твой план? Украсть ожерелье брата и заменить подделкой? Тебе просто не пришло в голову, что я могу отдать его кому-то еще, верно?
«Настало время брать быка за рога, – подумал Джек. – Надо ей все рассказать».
– Ожерелья Кусума недостаточно, – сказал он, выдержав ее взгляд. – Нужны оба ожерелья.
Она вздрогнула и отступила назад, схватившись рукой за шею.
– Мое? Ты хотел украсть мое?
– Говоря по правде, это не было бы воровством. Я просто вернул бы его прежнему владельцу.
– Не шути со мной так, Джек. Люди, которые делали ожерелья, умерли много веков назад.
– Я знаю. Я сейчас не на них работаю. А на человека, у которого они украли металл. Он все еще жив. И ждет, пока ему вернут его. Целиком.
Калабати испытующе смотрела на него широко раскрытыми глазами:
– Ты ведь не шутишь, нет?
– Думаешь, я смог бы сочинить что-либо подобное?
– Тогда годы обрушатся на меня всей своей тяжестью. Я умру. И ты это знаешь.
– Как раз об этом я и собирался тебя попросить.
– А если бы я отказалась?
Он пожал плечами:
– Я надеялся тебя уговорить.
На самом деле он прилетел сюда без определенного плана. И хорошо сделал. Такой, как Моки, не мог присниться ему даже в самом страшном сне.
Калабати не отнимала руки от шеи, словно защищая ожерелье. Было не похоже, что она согласится его снять.
– Ты пугаешь
– Я знаю, что это звучит чертовски банально, – ответил он, – но сейчас судьба всего мира зависит от того, сможет ли человек по имени Глэкен получить обратно ожерелья и восстановить их первоначальную форму.
Калабати показала рукой на испускающую зловоние долину, потом на водоворот.
– Он сможет все это переменить? Вернуть всему первоначальный вид?
– Нет. Но он сможет остановить силу, которая все это сотворила, которая и старается разрушить все, что мы сейчас видим. Здесь еще не так плохо, Бати. Вполне терпимо. Потому что на островах не много людей. Но там, на материке, в крупных и мелких городах, люди готовы перегрызть друг другу глотку. Все напуганы, напуганы до смерти. Лучшие прячутся ночью от чудовищ, а днем от своих собратьев. А худшие делают то, что делали всегда. Но ужаснее всего среднестатистические Джо и Джейн. Те из них, кто не парализован страхом, мечутся по улицам в исступлении, и самые гнусные из них грабят, жгут, убивают. И в твоих силах остановить это безумие, повернуть все вспять.
– Я не верю, что все так уж плохо. Этого не может быть. Я прожила полтора столетия. У меня на глазах английский офицер застрелил моих родителей, я видела восстание сипаев в 1850 году, две мировые войны, большевистскую революцию и, что ужаснее всего, – зверства, совершаемые в Пенджабе, когда одни индийцы убивали других. Ты даже представить себе не можешь, чего я насмотрелась.
– То, что творится сейчас, – гораздо хуже, – сказал Джек. – В это вовлечен весь мир. А после четверга над землей опустится ночь. Навсегда. И некуда будет убежать. Да, так случится, если ты ничего не предпримешь.
– Я?.. – повторила она очень тихим, отсутствующим голосом.
– Ты.
Джек выждал паузу, чтобы дать ей возможность снова посмотреть на остров, который она, видимо, очень любила, и еще раз почувствовать зловоние, предвещавшее его скорую гибель. А потом задал ей вопрос. Ему никогда не пришло бы в голову спрашивать о таком прежнюю Калабати, ту, с которой он много лет назад был знаком в Нью-Йорке. Но перед ним была новая, изменившаяся к лучшему женщина, сумевшая полюбить мужчину, полюбившая этот остров. Может быть, эта Калабати досягаема.
– Что ты скажешь на это, Бати? Я не прошу тебя снять его и отдать мне. Но я прошу тебя вернуться со мной в Нью-Йорк и поговорить с Глэкеном. Он единственный на земле старше тебя. Да ты, черт возьми, просто новорожденный младенец по сравнению с ним. Ты побудешь с ним и поверишь.
Она повернулась и облокотилась на перила, через дверной проем заглядывая в гостиную.
– Дай мне все хорошенько обдумать.
– Времени думать не осталось.
– Ну хорошо, – проговорила она медленно. – Я согласна встретиться с человеком, о котором ты говоришь. Но это все что я тебе обещаю.