Ночной мороз
Шрифт:
— Нет, это мы знаем точно. — Она знала, что ей следовало держать язык за зубами, но все же выболтала о последней находке Кронберга: ей хотелось стряхнуть с него эту напускную отстраненность, почти граничащую с равнодушием и казавшуюся ей от начала до конца деланой.
— Радха Кришна… — задумчиво сказал он, избегая ее взгляда, — вот так имечко.
— Она сменила имя в восемьдесят восьмом. Тогда эпоха хиппи для большинства уже закончилась.
— То есть для тех, кто остался в живых.
— Можно и так сказать.
— Получается, теперь надо искать по сектам и общинам религиозных психов, где зимуют последние
— Похоже на то.
— Вот только они не ведут учет своих членов.
— Ага. Поэтому какая разница — это все равно что исчезнуть с лица земли. — Она отодвинула тарелку, почти не притронувшись к еде. Она заметила, что ее терпение вот-вот лопнет. — Как по-твоему, может, это связано с их смертью? Ссоры Клауса с отцом и еще, возможно то, что Георг… — Она не смогла закончить. То, что Георг Хаммерсенг мог оказаться насильником собственной дочери, было по-прежнему домыслом. — Их семья жила в самом настоящем аду!
Он лишь молча сидел, уставившись туда, где раньше стояла тарелка. Отчаянно и возмущенно она продолжала:
— Дети, которым не уделяли должного внимания или над которыми надругались, особенно хорошо запоминают своих мучителей. Мы можем предположить, что…
— Один из них или они оба вернулись и ужасно отомстили? — В его голосе ей почудилась ирония, которой, возможно, там не было. Он все понял совершенно неправильно.
— Юнфинн, вместо того чтобы язвить, ты ведь мог бы немного помочь мне. Ты знал их. Ты чувствовал себя у них как дома. Если в этой семье все было действительно так, то ты не мог не заметить этого!
Почти незаметно покачав головой, он продолжал разглядывать скатерть.
— Не было там никакого ада, — немного помолчав, произнес он, словно разговаривая с самим собой, — они жили, как в раю. У них было все: деньги, положение, культура, дом с большими светлыми комнатами, где звучала музыка. Дети были им небезразличны, они находили время, чтобы поговорить с ними, помогали с уроками и занимались вместе любимым делом, они думали о будущем своих детей и об их карьере…
Ее уверенность пошатнулась. Она поняла его слова и почему он говорит именно так. Он рассказывал ей о том, что рос в тесной маленькой квартирке вместе с отцом, который доработался до того, что спился, заболел и умер, пытаясь забыть мать Юнфинна и ее предательство.
— С ними всегда было светло, — продолжал он, и эти почти пропетые слова и отсутствующий взгляд встревожили ее, — тебе сложно понять, ведь твое детство прошло не в унылом маленьком норвежском городке в середине шестидесятых, но… — Он принялся тереть руками ноги. Затем он внезапно резко вскочил. — И тут мы вдруг узнаем, что все это — обман! Ложь и обман! Ладно, допускаю, но почему это обязательно должно быть связано с их смертями? И еще я не понимаю, почему тебе приспичило непременно связывать это! — Он уже подошел к двери. — Извини, я не особенно хочу есть…
Он побежал вниз, в подвал, где сушился его спортивный костюм. Потом — в гараж, где стоял его вымытый блестящий велосипед. А потом по извилистым дорожкам между домами выехал на шоссе. Может, он поехал к вилле Скугли? Как часто во время своих поездок он останавливался там, не говоря ей ни слова об этом? И какая ему от этого польза? О чем он думал? Что вспоминал?
Плакать ей не хотелось. Встав, она принялась
Она опустилась на диван и только тогда, уткнувшись в подушку, разрыдалась.
«Клаус Хаммерсенг. Ответь мне, это важно!»
Ей потребовалось время, чтобы собраться и продолжить поиск в Интернете. В успех своей затеи она и верила, и не верила. Чаты — вполне подходящее место для поиска. Она и раньше прибегала к подобному методу, отыскивая старых друзей, с которыми перестала общаться. Это оказалось необыкновенно эффективным: если самого разыскиваемого в Интернете не оказывалось, то обязательно находился кто-нибудь, кто замечал сообщение и связывался с ним. Она поместила объявление на всех мыслимых чатах, от «Печали и отчаяния» до «Радости и удовольствий». Эротические чаты она не трогала, иначе ее компьютер просто загадили бы.
Ее необычное занятие вернуло ей силы. Прочитав пару хвастливых, явно лживых сообщений на последней раскрытой страничке, она с юмором восприняла хвастовство и вульгарность, хотя если по ним судить, то современная нравственность выглядит довольно печально, что постепенно раскрылось также и при расследовании дела Хаммерсенгов. В таком занятии она находила какую-то своенравную радость. Именно этого Юнфинн терпеть не мог, когда разрушают идеальные образы. Естественно, ему бы такое не понравилось, но у нее есть работа, и ей нужно подчиняться интуиции. Такой метод он сам всегда считал важнейшим: «Система доведет тебя лишь до определенной точки. А потом у тебя останется только интуиция». Вот именно! А ее интуиция говорит, что такие, как Клаус и Ханне Хаммерсенг (если они еще живы), будут искать общения по Интернету, потому что для общения в реальной жизни они слишком измучены.
Она отправила объявление о поиске Клауса Хаммерсенга несколько раз, подписавшись «выпускник Кафедральной школы 78 года».
Она приготовилась к ожиданию, но всего через пару секунд выскочил ответ: «Выпускник, оставь меня в покое!»
Она почувствовала, как в лицо бросился жар, есть контакт! С Клаусом Хаммерсенгом. Вот оно, доказательство! А потом вернулась профессиональная рассудительность. Пять слов в чате ничего не доказывают. Она написала: «Клаус, ответь мне, это важно!»
«Кто ты?» — Человек на том конце ответил так быстро, словно он, как и она, приклеился к экрану.
А вот сейчас проверят, не врет ли она. Имя кого из старых друзей Клауса будет выглядеть правдоподобным? Она оказалась на распутье. Вспомнился их разлад с Юнфинном, сложности с взаимопониманием. Подозрительность. Что произойдет, выясни он, чем она занимается? Она отбросила эту мысль. Надо действовать. Прямо сейчас.
«Юнфинн Валманн, одноклассник. Помнишь меня?»
«Валманн, — тут же появился отклик, — ты же вроде полицейский. Что тебе надо от меня?»
«Может, поговорим наедине?»