Ночной океан
Шрифт:
Припомнив все известные мне сведения по ацтекской мифологии, я внезапно отбросил карандаш и заговорил нараспев:
– Иэ! Иэ! Тлокенауаке, Ты, Который есть Все! И Ты, Ипальнемоан, благодаря Коему мы живем! Я слышу, я слышу! Я вижу, я вижу! Орел, несущий змею, здравствуй! Послание! Послание! Уицилопочтли, в моей душе отзывается твой гром!
Маньяк недоверчиво уставился на меня сквозь свою странную маску, изумление и растерянность на его бородатом лице быстро сменились тревогой. Казалось, его мысли на мгновение смешались, а потом приняли другое направление. Воздев руки, он запел, будто зачарованный:
– Миктлантекутли, Великий Бог, дай знак! Знак из тьмы недр! Иэ! Тонатиу-Мецтли! Ктулху р’льех! Приказывай, и я повинуюсь!
В этой ответной тарабарщине прозвучало одно слово, пробудившее во мне
– Йе Р'льех! Йе Р'льех! – возопил я. – Ктулху ф’хтагн!
Но закончить мне не удалось. Доведенный до религиозного припадка точным ответом, которого он, по-видимому, не ожидал, безумец бросился на колени, отбивая поклоны головой в проволочном шлеме и одновременно поворачивая ее вправо и влево. С каждым разом он кланялся все ниже, и я разобрал, как с его покрывшихся пеной губ слетает монотонно и все быстрее: «Погибель твоя! Погибель твоя! Погибель твоя!» Я понял, что перестарался и что мой ответ пробудил манию, которая толкнет его на убийство раньше, чем поезд прибудет.
Чем сильнее сумасшедший раскачивал головой, тем больше натягивался шнур между ним и аккумулятором. И вот, позабыв обо всем в исступлении экстаза, он стал описывать головой полные круги, так что шнур обмотался вокруг его шеи и стал дергаться в месте крепления к аккумулятору. Я прикидывал, что он сделает, когда произойдет неизбежное и аккумулятор, упав, наверняка разобьется.
Затем наступила неожиданная развязка. Когда безумец в оргиастическом исступлении сделал последний жест, аккумулятор перевалился через край сиденья и действительно упал, но, по-видимому, разбился не окончательно. Напротив, в какой-то момент я заметил искру – реостат послал импульс, и регулятор тотчас включился на полный ток. Изобретение вовсе не было бредом сумасшедшего.
Я увидел ослепительную голубую вспышку, услышал завывающий вопль, который был ужаснее, чем все, что я слышал в эту безумную, жуткую поездку, и почувствовал тошнотворный запах горящей плоти. Этого мои истерзанные нервы вынести не смогли, и я потерял сознание.
Проводник привел меня в чувство в Мехико, и я обнаружил, что у двери моего купе и на платформе собралась порядочная толпа. На лицах зевак читалось любопытство пополам с озадаченностью, но, к счастью, проводник не впустил никого, кроме врача. Впрочем, тут, в вагоне, помощь требовалась лишь мне – потому что на полу вагона никто не лежал.
Как сказал проводник, там ничего не было и тогда, когда он открыл дверь и обнаружил меня без сознания. В это купе был продан единственный билет – мой. И нашли здесь одного лишь меня и мой саквояж – больше ничего. Я ехал один от самого Кверетаро! Проводник, врач и зеваки одинаково многозначительно переглядывались в ответ на мои возбужденные и настойчивые вопросы. Был ли это сон или я действительно сошел с ума? Я вспомнил свое тревожное состояние, издерганные нервы – и пожал плечами. Поблагодарив проводника и врача, я продрался сквозь толпу любопытствующих и, шатаясь, забрался в кэб. Меня отвезли в отель «Фонда Насьональ», где, отправив телеграмму Джексону, я провалился в сон.
Я проснулся в час дня – вовремя, чтобы поспеть на ведущую к руднику узкоколейку, но, встав, обнаружил под дверью телеграмму от Джексона. В ней говорилось, что этим утром Феллона нашли мертвым в горах. На руднике об этом узнали около десяти часов утра. Все документы были целы, контору в Сан-Франциско своевременно известили.
Зная, что Маккоум, несмотря на такой поворот событий, захочет услышать личный отчет, я послал еще одну телеграмму и все-таки поехал на место происшествия. Через четыре часа я прибыл на станцию возле рудника, где меня сердечно встретил Джексон. Он был так захвачен всеми последующими событиями, что не обратил внимания на мой возбужденный и нездоровый вид. Рассказ управляющего был краток. Он изложил мне все обстоятельства дела, пока мы поднимались по склону горы над arrastre [7] к хижине, где лежало тело Феллона. Феллон, говорил Джексон, всегда был странным, угрюмым типом; с тех самых пор, как год назад его приняли на рудник, он работал над каким-то секретным устройством, все время жалуясь, что за ним шпионят, и был отвратительно фамильярен с местными рабочими. Но он, конечно, знал толк в своем деле, разбирался в этой стране и населявших ее людях. Он часто совершал долгие походы в горы, где жили пеоны, и даже участвовал в некоторых из их древних языческих обрядов, намекая на свою причастность к странным тайнам и необычным силам так же часто, как хвастался своим мастерством.
7
Трелёвка, механизм для транспортировки (камня или дерева, как правило; исп.)
В последнее время Феллон быстро деградировал: с болезненной подозрительностью относился к своим коллегам и, несомненно, помогал своим приятелям-туземцам воровать руду, когда ему не хватало денег. Ему то и дело требовались невероятные суммы – он постоянно получал посылки из лабораторий и магазинов Мехико и даже Соединенных Штатов.
Что же касается побега с документами, то это была всего лишь безумная месть за то, что он называл «слежкой». Конечно, он был абсолютно сумасшедшим, потому что ходил в тайную пещеру на необитаемом склоне населенной призраками Сьерра-де-Малинче, где не встретить ни одного белого человека, и занимался там чем-то очень странным. Эта пещера, которую никогда бы не нашли, не случись этой трагедии, оказалась набитой страшными древними ацтекскими идолами и алтарями с обугленными костями недавно сожженных жертв непонятного происхождения. Туземцы клянутся, что ничего не знают об этом, но и так видно, что пещера давно служит им местом встреч и что Феллон принимал участие в их ритуальных действах.
Поисковая группа нашла это место благодаря песнопению и крикам, доносившимся из пещеры. Около пяти утра, после ночного привала, люди уже собирались отправиться с пустыми руками назад, как вдруг кто-то услышал вдалеке слабые ритмичные звуки и понял, что в уединенном месте на склоне горы, очертаниями напоминавшей человека, совершается некий местный обряд. Слышались древние имена вроде Миктлантекутли, Тонатиу-Мецтли, Ктулху. Как ни странно, к ним примешивались английские слова – настоящий английский выговор белого человека, а не жаргон, на котором говорят местные жители. Ступая на звук, поисковая группа пробиралась вдоль склона, когда после недолгого молчания из пещеры раздался дикий вопль, вслед за которым над спутанными ветвями в одном месте показался дым, и ветер донес едкий, неприятный запах.
Когда они нашли вход, спрятанный за рощей мимоз, вся пещера была окутана дымом. Ее внутренность освещали плошки с жиром; перед алтарями кощунственно догорали свечи. Но самым жутким был труп, раскинувшийся на полу, – Феллон, с головой, прожженной до кости каким-то странным приспособлением, которое он надел на себя. Это было нечто наподобие сетчатой маски, подсоединенной к разбитой аккумуляторной батарее, которая, по всей видимости, свалилась с ближайшего алтаря. При виде этой сцены всем поневоле вспомнились хвастливые заявления бедняги об изобретенном им «электрическом палаче» – том самом, который все отвергали, однако пытались украсть и скопировать. Похищенные ценные документы нашлись в целости в открытом саквояже Феллона, который стоял рядом, и через час поисковая команда отправилась в обратный путь к шахте с жутковатой ношей на импровизированных носилках.