Ночной Орел
Шрифт:
— В половине второго, господин капитан.
— Сейчас у нас десять минут третьего. До сторожки отсюда семь с лишним километров. Значит, он еще в дороге. Обер-лейтенант, слушайте мой приказ!
Крафт вскочил и вытянулся. Фогель продолжал:
— Возьмите автомат, каску и гоните на мотоцикле за мальчишкой. Постарайтесь его задержать. Если не успеете, займите удобную позицию и держите сторожку под обстрелом. Любыми мерами задержите бандитов до нашего прихода. Выполняйте!
— Есть, господин капитан!
Крафт щелкнул каблуками
— Штабс-фельдфебель! — крикнул капитан. Штабс-фельдфебель мгновенно появился:
— Слушаю, господин капитан!
— Поднять роту по боевой тревоге! Офицеров ко мне! Через пятнадцать минут выезжаем!
— Есть, господин капитан!
Здание школы наполнилось грохотом солдатских сапог, отрывистыми криками команды.
В кабинет Фогеля один за другим вбегали офицеры, на ходу оправляя оружие и застегивая каски. Последним вошел штабс-фельдфебель.
— Господин капитан, по вашему приказанию рота погрузилась в машины и готова к выезду.
— Хорошо. Вы, штабс-фельдфебель, от операции освобождаетесь. У вас будет особое задание. Отправляйтесь с доктором Майером в больницу и помогите ему постеречь девицу Сатранову. Можете с ней особо не церемониться, но помните одно — она нужна нам живая. Ясно?
— Так точно, господин капитан, ясно!
— Доктор Майер, имейте в виду, если с Сатрановой что-нибудь случится, вам придется отвечать за это перед гестапо. Запереть ее в комнате со скальпелем в руках! Если эта истеричка что-нибудь над собой сделает, вам придется плохо! Ступайте!
Бледный, растерянный, вконец перепуганный доктор Майер молча пошел прочь.
Здоровенный краснорожий штабс-фельдфебель загрохотал сапогами вслед за ним.
Не успели они отойти от школы и ста шагов, как у них за спиной взревели и один за другим помчались через город к лесу автомобили, груженные солдатами.
В больницу Майер пришел как раз вовремя. У дверей его кабинета собралась толпа, а санитар Бабула копался в замке отмычкой, пытаясь открыть двери.
— Вы что тут делаете? — взвизгнул Майер.
— Там кто-то плачет. Мы думали, что-нибудь случилось! — раздались смущенные голоса.
— Р-р-разойдись! — густым басом проревел штабс-фельдфебель.
Но при виде немца толпа и без приказа стала рассеиваться. Первым ретировался санитар Бабула. Когда перед дверьми не осталось ни души, Майер прислушался и сказал:
— Плачет. Значит, все в порядке. Вы, штабс-фельдфебель, будете караулить здесь, а я внутри. Если понадобится ваша помощь, я позову. Согласны?
— Мне, доктор, все равно. Лишь бы девчонка осталась в сохранности. Капитан не зря говорил про гестапо.
— Не беспокойтесь, я все понимаю.
Майер отомкнул дверь и вошел в кабинет вместе со штабс-фельдфебелем. Ивета по-прежнему лежала на диване и всхлипывала. На вошедших она даже не посмотрела.
— Видите, штабс-фельдфебель, она в порядке.
— Да, она в порядке.
— А теперь прошу вас, берите стул и садитесь
— Сам знаю!
Штабс-фельдфебель взял стул и вышел. А Майер замкнулся изнутри и тоже сел на стул поближе к двери.
Бедная Ивета оказалась в тюрьме и сразу при двух надзирателях.
39
Теперь, когда Кожин мог ходить, Коринта по пять-шесть раз в день выгонял его на прогулку, заставлял тренироваться.
Опираясь на палку, Кожин осторожно спускался с чердака и гулял по довольно просторному двору сторожки. Влах на это время забирал Тарзана и уходил с ним в лес караулить дорогу.
Так было и в этот злополучный день.
Плотно пообедав и отлежав в постели обязательный «мертвый час», Кожин спустился во двор, а Коринта, как обычно, зорко наблюдал за ним, развлекал его беседой и в случае надобности делал массаж.
Влах вскинул на плечи двустволку, взял Тарзана на поводок и отправился в лес следить за окрестностью.
Настроение у лесника было отличное. Он радовался успехам Кожина, которого успел полюбить, как сына, радовался и тому, что непонятная работа его друга доктора тоже идет удачно. Он понимал, что своим скромным трудом немало способствовал всем этим успехам, и это сознание наполняло его законным чувством гордости.
Хорошее настроение хозяина передавалось обычно и собаке. Но сегодня Тарзан вел себя как-то странно. Прогулка явно не радовала его. Взгляд у него был угрюмый, настороженный. Он часто останавливался, взъерошивал шерсть на загривке и глухо рычал.
Поведение собаки обеспокоило Влаха. Он знал своего Тарзана, знал, что тот не станет волноваться попусту.
— Ну что, Тарзанушка, что с тобой? Заболел ты у меня или беду какую почуял?
Лесник гладил собаку, но та не отвечала на ласку, как обычно, а смотрела на хозяина умным пристальным взглядом, словно хотела сказать: «Берегись! Я чую что-то нехорошее!»
Эти сторожевые обходы Влах делал не по дороге, а по лесной чаще, но так, чтобы дорога постоянно оставалась на виду. Обычно он ходил не далее одного километра в одну и в другую сторону от сторожки. На сей раз беспокойное поведение Тарзана заставило его сделать более длинный конец в сторону К-ова. Там немцы, и, стало быть, опасность может угрожать только оттуда.
Пройдя километра два, Влах остановился и прислушался.
Со стороны К-ова, с трудом пробиваясь сквозь толщу леса, донесся едва уловимый стрекот мотора. Звук заметно нарастал, и вскоре нетрудно было определить, что это мотоцикл. Тарзан ощетинился и грозно зарычал.
Влах уже снял с плеча двустволку, чтобы условленными выстрелами предупредить Коринту и Кожина об опасности, но в это время послышались чьи-то быстрые шаги и хриплое, прерывистое дыхание. По дороге кто-то бежал, выбиваясь из сил.