Ночной поезд

Вуд Барбара

Несмотря на то что улицы патрулировало необычно большое количество нацистов, вечер выдался очаровательным, воздух был холодным и прозрачным, словно стекло, на темно-фиолетовом небе начали высыпать звезды. Ганс брел по снегу и держал Анну за руку. Ему отчаянно хотелось продлить это мгновение, но что-то не давало ему покоя.

– Анна, мы должны смотреть действительности в лицо. Через семь дней кончится мое увольнение, а продлить его никак не удастся. Я также не могу сказать, когда вернусь в Зофию и вернусь ли вообще. Когда идет война, кто знает…

– Мне не хочется, чтобы ты говорил об этом. Не сегодня. Ты

обещал, что сегодня вечером мы будем смеяться.

Он посмотрел на нее и почувствовал, как сердце затрепетало в груди. В нее было так легко влюбиться, но то, что нельзя поделиться с ней своими тайнами, было трудно вынести. Только после того, как Ганс убедил себя, что ей так будет лучше, он сумел удержаться от порыва довериться ей, рассказать обо всем.

Они брели по улице в сторону кинотеатра.

– Там очередь! – сказала Анна, воскликнув от досады.

– На Флипа и Флапа всегда бывают очереди.

Они пристроились к концу очереди и вместе с ней медленно продвигались вперед, купили билеты и заняли места недалеко от экрана. Сегодня показывали немой фильм, поэтому шарманщик расчехлил свой инструмент, готовясь устроить музыкальное сопровождение. Пока оба смотрели, как зрители заполняют места, устраиваются возле стен и садятся в проходах, Ганс Кеплер наклонился к Анне и прошептал:

– В «Белом Орле» завтра вечером устраивается вечеринка, посвященная наступлению Нового года. Комендантский час будет отменен. Пойдешь со мной?

Анна энергично закивала.

Кеплер смотрел на экран, откинувшись на спинку сиденья, перед его глазами мелькали субтитры и имена участвующих в фильме актеров. Он старался отогнать тяжелые мысли: он думал об истекавшем двухнедельном увольнении, таинственной инъекции, которую Шукальский собирался ему сделать, и что будет после нее…

Как раз в то мгновение, когда казалось, что у него больше не хватит сил выдержать и ему захотелось вскочить и бежать из этого переполненного кинотеатра, на экране возникли первые кадры. Ганс невольно засмеялся вместе с остальными зрителями, едва увидев толстяка и тощего в котелках и почувствовал, как тяжелые думы куда-то исчезают. Остальную часть вечера он провел в забавном мире стройного, беззаботного Лорела, достойного любви, и его толстого приятеля Харди, страдающего расстройством пищеварения.

Ровно в восемь часов следующего утра Ганс Кеплер поднимался по средневековым ступеням костела Святого Амброжа. Не зная, куда точно идти, он тихо вошел в костел, снял шерстяную шапку и преклонил колени перед дальним алтарем. Затем он стал ждать.

Кеплер услышал приближение тихих шагов и вскоре увидел, как из тени появился отец Вайда.

– Доброе утро, – дружелюбно произнес священник, будто это был самый обычный день.

– Доброе утро, отец. Я хотел спросить вас.

– Да?

– Как вы думаете, я всегда буду нервничать, приходя в церковь?

Лицо Вайды приняло жалкое выражение, и он сказал успокаивающим голосом:

– Сын мой, когда вы со временем примиритесь с собой, вы примиритесь и с Богом. А теперь пойдем.

Отец Вайда открыл маленькие ворота в конце костела, и Ганс оказался посреди громадной, богато украшенной резной работой апсиды.

– Конечно, это место разграбили, – шепотом говорил священник, идя впереди мимо ступенек алтаря к потайной двери, скрытой в тени. –

Когда два года назад пришли нацисты, они опустошили костел, забрав большую часть золота и ценных предметов. Но иконы Святого Амброжа, которые вы видите в полиптихе, настоящие и были впервые поставлены здесь в тысяча четыреста седьмом году. Вот мы и пришли.

Он достал ключ из кармана рясы и вставил его в железный замок двери, ведущей в склеп. На этот раз дверь плавно и бесшумно отворилась. Когда они впервые пришли сюда с Шукальским, неся инкубатор, все было иначе. С тех пор дверь смазали. Он затворил дверь за собой и запер ее.

– Сейчас будьте осторожны, – прошептал он, – эти ступени, протоптанные веками, очень скользкие.

Они спускались медленно в подземное помещение, которое находилось прямо под алтарем, и Кеплер почувствовал, что его зрение напрягается в тусклом свете. Наконец они спустились, и Кеплер сморщил нос, почувствовав неприятный запах. Этот запах был острым и липким, как влажная почва, в нем чувствовался еще и оттенок чего-то прогорклого. Кеплер представил, будто они дышат тем же воздухом, что и средневековые священники, которые хоронили здесь своих усопших. Он увидел, что в одном углу у маленького столика работают врачи.

– Не волнуйтесь, Кеплер, – успокаивал его Шукальский, догадавшись, что пугающая обстановка вселила неуверенность в молодого человека. – Мы выбрали именно это место не из-за вас, а потому, что мы, возможно, несколько расширим свой эксперимент. – Доктор очаровательно улыбнулся. – Поверьте мне, все это делается не только ради вас. Если бы дело обстояло так, мы рискнули бы заняться этим в больнице.

– Расширите эксперимент? – Кеплер широко раскрыл глаза и смотрел в одну точку.

– Да, мы распространим его на других. Если мы сможем спасти вас от нацистов, то почему нельзя спасти и других людей?

Хотя Шукальский говорил шепотом, его голос загадочно резонировал в этом склепе.

– Присаживайтесь, пожалуйста, – сказал Ян, кивнув в сторону одного из складных стульев, составлявших спартанскую меблировку. – Мы приготовили вакцину, о которой я вам говорил, но мне хотелось бы кое-что обсудить с вами, прежде чем сделать инъекцию.

– Вы говорили, что инъекция связана с риском.

– Да, такое не исключено. Я полагаю, что может произойти следующее: в месте инъекции станет болеть рука, и день-два у вас может быть небольшая лихорадка. Ничего серьезного. По крайней мере, мы надеемся именно на такое. Но, как я ранее говорил, самое серьезное осложнение, какое только можно представить, заключается в том, что ваше тело отреагирует совершенно неожиданно и все закончится фатально. Это заранее нельзя предвидеть.

– Вы правы, доктор, это привело бы к серьезным осложнениям. Но тогда я по крайней мере избавился бы от необходимости возвращаться в этот лагерь.

Эти слова не вызвали улыбку у Шукальского, и он угрюмо сказал:

– Тогда нас всех могут казнить. Дитеру Шмидту ничто не доставило бы такого удовольствия, как свалить вину за смерть эсэсовца на нас.

– Доктор, каковы ваши планы на тот случай, если вакцина создаст видимость, будто я болен тифом?

– Кеплер, если у нас получится, тогда мы сделаем все, чтобы и другие в этом крае заболели мнимым тифом. Тогда создастся впечатление, будто вспыхнула эпидемия. Мы надеемся на карантин.