Ночной портье
Шрифт:
— Маловат домишко, вы не находите? — небрежно спросил он.
— Не нахожу, — в тон ему ответил я. — Ведь я не разделяю ваших представлений о величии.
— А жаль, — подчеркнул он, нервно подкрутив усы. Почему это он нервничает?
— Что ж, пошли, — пригласил я.
— Может, сперва лучше войти вам одному, — сказал Фабиан, не трогаясь с места. — Я подожду, пока вы встретитесь. Вам, наверно, нужно сказать что-нибудь друг другу наедине.
— Ваша предупредительность делает вам честь, но в данном случае она излишняя.
— Вы ясно сознаете, на что идете?
— Совершенно ясно, — ответил я и, твердо взяв его под руку, повел к дому по посыпанной гравием дорожке.
Не могу сказать, что этот вечер в доме Эвелин прошел вполне удачно. Дом был очаровательно и со вкусом обставлен, хотя и недорогой мебелью; однако маловат, как заметил Фабиан. Обе купленные мной в Риме картины висели на стене, господствуя надо всем в комнате. Эвелин была одета буднично, в черных брюках и свитере, как бы подчеркивая, что не устраивает особого приема для первого из моих друзей, с которым знакомится. Она поблагодарила за шампанское, но сказала, что не в настроении пить его, и пошла на кухню, чтобы приготовить нам коктейли.
— Пусть шампанское останется до свадьбы, — решила она.
— Ну, тогда его будет неизмеримо больше, дорогая Эвелин, — сказал Фабиан.
— Даже если и так, — решительно возразила Эвелин, уходя на кухню.
Фабиан задумчиво поглядел на меня, как если бы хотел сказать что-то важное, потом вздохнул и молча опустился в большое кожаное кресло. Когда Эвелин вернулась с кувшином и стаканами, Фабиан беспокойно покручивал свои усы, ему было явно не по себе, но он поспешил притворно обрадоваться выпивке.
Эвелин помогла мне отнести чемоданы в спальню. Она была не из тех американок, которые считают, что конституция даровала им право не таскать» ничего тяжелее сумочки с косметичкой и чековой книжкой. И была гораздо сильнее, чем выглядела. Спальня оказалась просторной; вместе с примыкающей к ней ванной она тянулась вдоль всего дома. В спальне стояла огромная двуспальная кровать, туалетный столик, книжные шкафы и два плетеных кресла-качалки в алькове. Очень уютная обстановка. Да и лампы, подметил я, стояли так, чтобы было удобнее читать.
— Ну как, будешь ты счастлив здесь? — тихонько спросила меня Эвелин. В ее вопросе слышалась некоторая не свойственная ей тревога.
— О да, — ответил я и, обняв, поцеловал ее.
— А твоему другу, кажется, совсем не нравится у меня? — прошептала она.
— Неважно, — как можно уверенней возразил я. — Как бы там ни было, не он, а я женюсь на тебе.
— Будем надеяться, — с сомнением сказала Эвелин. — Он честолюбив. В нем есть многое от вашингтонских политиков. Сжимает губы, когда злится. Он служил в армии?
— Да.
— Должно быть, полковник. Напоминает мне полковника, который очень огорчен тем, что война закончилась. Держу пари, что он полковник. Не знаешь?
— Нет, никогда не
— Но мне показалось, что вы очень близки с ним.
— Да, так и есть.
— И ты никогда не пытался выяснить, какое у него звание?
— Нет.
— Странная у вас дружба, — заключила она, высвобождаясь из моих объятий.
Фабиан стоял у камина и рассматривал висевшую над ним картину Анжело Квина, изображавшую главную улицу маленького американского городка.
Когда мы вернулись в комнату, Фабиан ни словом не обмолвился о картине, которую с таким вниманием разглядывал.
— Что касается остального, — с преувеличенной сердечностью обратился он к нам, — то позвольте, дорогие детки, пригласить вас на подобающий случаю обед с моллюсками, крабами и прочими дарами моря. Тут недалеко, в Саутхэмптоне, есть ресторанчик…
— Нам незачем куда-то ездить, — перебила Эвелин. — У нас в Сэг-Харборе ресторан, где подают таких омаров, которых вы никогда не едали.
Фабиан поджал губы, но вежливо поклонился:
— Как вам будет угодно, дорогая Эвелин. Она вышла за пальто, и мы остались вдвоем.
— Мне она и впрямь понравилась, но кто знает, что у нее на уме. Бедный Дуглас!
— Вот уж вовсе некого и нечего жалеть, — отрезал я.
Фабиан пожал плечами, погладил усы и повернулся к картине над камином.
— Откуда она у нее? — спросил он.
— Я купил в Риме и подарил ей.
— Вы? — несколько удивился он. — Любопытно. А где нашли ее?
— У Бонелли, на виа…
— А, знаю. Знаю его галерею — перебил он меня. — Старик с прыгающей вставной челюстью. Если случится быть в Риме, загляну к нему.
Эвелин вошла с пальто на руке, и Фабиан быстро подскочил к ней, чтобы помочь надеть. Мне это показалось добрым знаком.
Омары, как и говорила Эвелин, оказались отменно хороши. Фабиан заказал одну, затем вторую бутылку вина, и напряженность наших отношений ослабела. Он стал хвалить мое умение ходить на лыжах, советовал Эвелин учиться у меня, мимоходом рассказал о нашей с ним жизни в Париже, Гштааде, припомнил пару анекдотов о Квадрочелли, а мы описали ему случай со взрывом яхты. Словом, беседа за столом была живой и непосредственной, в ней, конечно, не упоминались ни Лили, ни Юнис. Заметно было, что Фабиан и так и сяк старался завоевать расположение Эвелин.
— Скажите, Майлс, — обратилась к нему Эвелин, когда мы уже пили кофе, — вы на войне были в чине полковника? Спрашивала об этом у Дугласа, но он не знает.
— Боже упаси, — рассмеялся Фабиан. — Всего лишь младшим лейтенантом.
— А я была уверена, что вы по меньшей мере полковник.
— Почему?
— У вас такой начальственный вид.
— Его я научился напускать на себя, чтобы скрывать недостаток самоуверенности.
Когда мы вышли из ресторана, над заливом, застилая его, клубился туман. Садясь в подъехавшее такси, Фабиан сказал: