Ночной прохожий

Лунин Дмитрий Юрьевич

Про конец света

Со всех сторон только и слышу про это. Уже всего измочалили. Твердят и твердят про конец света ни разу не видевшие его начала. Известно еще с очень древних веков, сегодня смотрящихся призраком: конец света — зрелище для дураков, начало света — для избранных.

Бумага стерпит все

Бумага стерпит все, помимо фальши. Я от людей с теченьем лет все дальше, всё приближаюсь к нулевой отметке, где пустота, и мозговые клетки там отмирают медленно и верно. Но мыслить в этом духе тоже скверно. Существование —

уже большое благо: вползаешь в дом, как в конуру собака, и грезишь о далеких теплых странах, где нет людей и, как это ни странно, есть облака, жилье, спиртное, ужин и мысли, что еще кому-то нужен. Должно быть, никогда не стану старше, поскольку вижу только день вчерашний, поскольку в этой жизненной системе я до сих пор ни с этими, ни с теми, а только сам плюс тень моя, как призрак. Ее надменность — отличимый признак. Страдальчески глядят мои тетради, и я пишу, покуда не утратил способность мысли выражать понятно. Я одинок. До боли неприятно уйти в тот мир, несолоно хлебавши. Бумага стерпит все. Помимо фальши.

«Я чувствую, что рядом…»

Я чувствую, что рядом, где-то около меня и этой непутевой ночи, будто ни разу не звонивший колокол, мысль о тебе пылится среди прочих таких же мыслей, домыслов, фантазий в архиве скрытом головного мозга, который ворошить как ни пытайся, ответ один: начать сначала поздно. Стираю, как написанные мелом, из головы все тягостные мысли… Поэтому и сны о чем-то светлом не долетая, в воздухе повисли.

Искусство быть собой

Смотри как ночных фонарей огни разрывают тьму, что накрыла город, в котором тебе никогда не стать таким как они. И, говоря по совести, ты должен быть этим горд. Ты не унижался и никого ни о чем не просил, нарочно не заводил влиятельных знакомств. Неоднократно судьба, чтобы ты мог подняться, немного сил швыряла тебе, как собаке швыряют кость. Ты поднимался, с одежды отряхивал пыль и продолжал идти своей извилистой тропой… Со временем ослаб твой юношеский пыл, но ты должен быть горд, что всегда оставался собой. Не горячись, что кому-то позволено, а тебе — нет, ведь быть таким, как они, до безумия страшно… Скоро фонари разом погасят свой свет и сегодняшний день автоматически перейдет во вчерашний.

«Где чем больше отдаешь…»

Где чем больше отдаешь — больше должен, где рекой текут грехи безрассудства, голос страха многократно умножив, дни мелькают чередою присутствий. Где не в силах вещь отбрасывать тени, где ни жалости, ни боли, ни фальши, благородство утопает в сомненьях… Просто мы там становимся старше.

«Мир смотрит на меня в прицел окна…»

Мир смотрит на меня в прицел окна, через которое я вижу только темень. Я ощущаю — движется волна, степенно нарастающая. Время, увлекшись некой тайною игрой и ко всему вокруг индифферентно, кривя усмешку, пробует порой, крутить назад живую киноленту. Тогда и устремляются глаза в уже давно ушедшую реальность и мысли позабытые назад спешат, слегка утратив актуальность.

Лето 2006

Многомиллионный

город пожирал людей. Чахоточные автомобили плевались газом. Термометры обнаруживали свой предел. Тяжелое солнце чудом не сваливалось наземь. Проклятый ветер нес пыль в глаза. Бездомный пес был, как видно голоден. Парадное дома заманивало назад. Городские часы прогремели полдень. Выгоревшая листва в городском саду заставляла вспомнить, что жизнь не вечна… В общественном транспорте — точно в аду, но в аду вам не скажут: «Слезайте, конечная».

Самоубийца

Поднимал, но после снова ронял. Не могу курить — и так все в дыму. Даже ангел, что меня охранял Одиноко улетает во тьму. За грехи мои Господь не простит. Все уходят, так уж заведено. Я сжимаю угол неба в горсти, Чтобы лил оттуда дождь ледяной. Вездесущий, я прошу, расскажи Про веселую свою круговерть. Можно даже зачеркнуть Слово «жизнь». Но никак не зачеркнешь Слово «смерть». Потому и мысли влево влекут. Не хватает сил поднять якоря. Из окна на землю — восемь секунд. Из окна на небо — не проверял.

Мария

Мария! Пески, но, несмотря на это, глядят сотни глаз, покрытых пеплом. Продают сигареты, печенье и газеты. Солнце ослепло. Традиционных забав утешенье весомо. Не глядя на запад, находясь на востоке, испарился оазис. Но иногда вижу сон: он вновь появился. Терзает истома. Мария! Я давно не читал писем. Неделю не брился. Спокойным был прошлым летом. Жара — есть первичный источник истин. Я очень жду твоего ответа. Мария! Надо, чтобы боль стихала, открутить голову страдания змею… Написать тебе лучше б стихами. Жаль, стихов писать не умею.

«В комнате, напоминающей тюремную камеру…»

В комнате, напоминающей тюремную камеру можно прожить черт знает какую жизнь, пройтись по половицам, не трогая стен руками, забывая сравнительные характеристики правды и лжи, ни с одной из сторон света не вступая в противоречия, не ощущая присутствия соседей, не ожидая гостей, забывая правила произношения русской речи, наплевав на все, замечая округлости стен, пытаться выбросить из головы внезапно возникший сюжет, помня, что искусство — тоже краеугольный камень… Только здесь нет разницы между словами «да» и «нет», в комнате, напоминающей тюремную камеру.

Триптих «Сколько раз я смотрел на мир»

Как давно я топчу — видно по каблуку.

Joseph Brodsky

I

Сколько раз я смотрел на мир — видно по воспаленным зрачкам, сколько писал — по пятнам чернил на моих ладонях. Тщетно борюсь со временем, — пока оно выигрывает по очкам. Не улететь от судьбы на Венеру, ибо она даже там догонит. Напрасно слова подбирает лирически-чувственный мозг, напрасно и тело надеется, что избежит могилы. Душа жаждет света, как наркоман жаждет нескольких доз, но после еще и еще… И остановиться уже не в силах.