Ночной шедевр
Шрифт:
— А потом что было?
— Ну, со временем привыкла к мысли, что у меня больше нет ни дома, ни родителей, ни вообще ничего. Не думала о будущем, училась жить настоящим — так велел мне школьный психолог. Пыталась подружиться с девочками из группы и стать лучшей по учебе. Первое не удалось, а второе — вполне.
— Да? Это как?
— Я закончила школу первой по всем предметам. Назло всем. Меня называли уродкой, клали кнопки на стул, портили тетради, но я доказала, что я лучше тех, кто пытался меня унизить и оскорбить. Когда вручали награды, это был первый час, когда я чувствовала себя сильной и счастливой.
Она вздохнула и замолчала.
— И как, помогли тебе твои награды? — Вопрос Ирвина прозвучал бы неуместной насмешкой, если бы не ласковый, искренне заинтересованный тон.
И Лайза, почувствовав это, откликнулась:
— Нет, не помогли. Никому не нужны девушки без образования, а похлопотать за меня было некому. Устроилась бебиситтером. Какое-то время это позволило мне просуществовать. Потом надоело, стала искать другие возможности заработка. За три года сменила десяток профессий: развозила пиццу, мыла окна в офисах, работала секретарем в муниципальном гараже, участвовала в разных рекламных и избирательных компаниях, пыталась вдвоем с подругой организовать фирму по продаже воздушных шариков. Нигде удержаться не удалось…
Лайза опять замолчала. Ей трудно было найти слова, чтобы передать Ирвину, как она все эти годы надеялась, что ее усердие, молчаливую услужливость, сверхъестественную аккуратность и понятливость в конце концов оценят по достоинству.
Оценили — но совсем не то, на что она рассчитывала.
— Ну а потом? Как потом получилось? — осторожно спросил Ирвин.
— А потом — сначала зеркало, а потом люди сказали мне, что я вовсе не уродина. Что я красивая. По-настоящему красивая.
— Бывает, — сказал Ирвин неопределенным тоном. — Бывают чудеса на белом свете.
— Но это меня совсем не обрадовало.
— Почему?
— Потому что оценили не душу, не характер, не интеллект, а только внешнюю привлекательность.
— Но это ведь тоже немало, — горячо возразил Ирвин.
— Конечно, конечно… Тогда я действительно восприняла это как чудо: меня пригласили к участию в конкурсе «Мисс Иллинойс»…
— И ты же победила, — радостно напомнил Ирвин. — Победила!
— Да… Когда я услышала свое имя в качестве победительницы конкурса, я думала, упаду в обморок от счастья. Слезы градом, корона едва не упала с головы, я кружилась, смеялась, разбрасывала цветы и подарки — словом, сошла с ума. А Берт — Берт так смотрел на меня… Он был счастливее всех.
— Берт — это?..
Ирвин не решился закончить вопрос, опасаясь вернуть ассистентку в утраченное прошлое. Но она вернулась сама, добровольно.
— Мой жених. Он-то и уговорил меня участвовать в конкурсе. Он сказал: «Выиграешь — поженимся! Я хочу, чтобы моя жена была дипломированной красавицей!» Он был богат, у него солидные родители — а я кто? Вот мы и надеялись, что, может, победа в конкурсе сделает меня достойной войти в эту семью…
Лайза погрузилась в долгое молчание. В воспоминания о той безмятежной поре, когда она была самой желанной невестой на свете.
Ирвин терпеливо ждал продолжения исповеди.
— У нас все было готово к свадьбе. Кольца, платье… все, что полагается. Мне осталось пройти последнее испытание — участвовать в конкурсе на звание «Мисс Америка». Я считала, что, даже если я не займу призовое место, сам факт участия в таком
На этот раз молчание оказалось коротким, но таким выразительным, что Ирвин поймал себя на приступе пронзительной жалости и едва удержался, чтобы не погладить Лайзу по голове, как брошенного котенка. Она с трудом процеживала слово за словом:
— До сих пор перед глазами жуткая картина… В общем, Берт, пытаясь уклониться от удара, не справился с управлением.
— От удара?
— Да. Нас подрезал голубой «субару».
— Седан «субару»?! — выкрикнул Ирвин на всю студию.
— Да, голубого цвета! Вынудил Берта врезаться в стену и тут же укатил — сволочь, сволочь, сволочь! Потом в газетах, говорят, под снимками искореженной машины и мертвого Берта написали, что он был пьян. Гнусная ложь, но я ничего не могла опровергнуть, да и узнала об этом только выйдя из реанимации…
По коридору бойко застучали каблучки.
— Сандра, — глухо сказала ассистентка и провела ладонью под очками. — Начнем работу.
— Пора, — ответил Ирвин. — Пора.
Лайза взяла поднос и торопливо ушла на кухню. А Ирвин не мог отделаться от навязчивой мысли о голубом «субару», который, похоже, начинал исполнять злодейскую роль «Летучего Голландца».
— Эй! — весело крикнула Сандра с порога. — Почему не встречаете?
— А опаздывать нехорошо! — в тон ответил Ирвин, вмиг попадая под магию радостно-повелительного тона, в один момент забыв о непрошеной исповеди, непонятной машине и обо всем на свете. Все вздор, а главное — вот оно: Сандра наконец явилась в студию! Наконец-то можно взять в руки камеру, навести объектив и предаться счастливой возможности снова и снова запечатлевать эту божественную красоту!
И вот она сама: легкая, свежая, розовая, веселая! Ирвин забыл все слова, приготовленные для укора. Да Сандра и не давала ему опомниться: сразу закружилась, увлеченно заговорила, и Ирвин, как вчера, с невольным восторгом впитывал ауру ее ослепительной красоты, которая вновь поработила его с головы до ног, до последней клеточки.
— Есть потрясающая идея! — щебетала Сандра, ухватив его за руку. — А что, если изобразить меня в виде дамы парижского полусвета?
— А почему бы и нет? — загорелся Ирвин.
— Как это? Ну, в этом самом… — Сандра досадливо пыталась найти подходящее слово.
— В алькове! — подсказал Ирвин.
— Вот именно! — Сандра облегченно захлопала в ладоши. — Только, если ты не против, я сама приму ту позу, которая мне больше по вкусу, и надену тот наряд, который мне кажется самым подходящим.
— Конечно, не против! — с энтузиазмом откликнулся Ирвин. — Великолепная идея!
— А наряды? — сухо спросила вошедшая Лайза. — Где вы возьмете наряды?
Сандра, не обращая внимания на мрачный тон ассистентки, повернулась к фотографу и ласково произнесла: