Ночной скиталец
Шрифт:
Ланселот нахмурился.
— Они жестоки с вами, миледи?
— О нет. Они очень достойные женщины, но у них есть строгие понятия о том, как должна поступать вдова. — На Розалин нахлынуло чувство вины, когда она призналась: — Они не знают, зачем я на самом деле пустилась в это путешествие. Они думают, что я, как и подобает, отправилась навестить одну из пожилых кузин моего мужа, которая проживает в Конвее. Что я и собираюсь сделать. Я лишь немного отклонилась от пути.
— Я надежно сохраню ваш секрет, миледи, — торжественно заверил ее сэр Ланселот, но его
— Спасибо, — рот Розалин изогнулся в печальной улыбке. — Иначе меня призовут обратно в Кент, чтобы возобновить вязание носков и раздачу достойным беднякам чашек с желе из оленьих ног.
А я делаю такое ужасное желе. Вы не представляете, как быстро бедняки в нашей деревне научились убегать, едва только завидев, что я иду к ним с корзинкой.
Ланселот усмехнулся, издав глубокий и теплый звук, столь же чарующий, как и его улыбка. Он нуждался в смехе. Розалин была уверена в этом. Девушка была рада, что развеселила его, но беспокоилась, что у него могло создаться неверное впечатление.
— Не то чтобы я не любила помогать бедным, — поспешила добавить она. — Просто я предпочитаю делать что-то более полезное, чем травить людей моим желе. Я не хочу, чтобы вы подумали, будто я бесчувственная или жестокосердная.
— Как я мог так подумать, миледи. — Ланселот продолжал улыбаться, но его глаза нежно остановились на ней. — Я очень хорошо знаю, что вы никогда не смогли бы быть никакой другой, кроме как доброй.
Розалин залилась румянцем, чувствуя нелепое удовольствие от комплимента.
— Вы только что познакомились со мной, — запротестовала она, — и у вас еще не было возможности узнать, добрая ли я.
— Не было? — повторил он мягко.
— О слепоте своей скорбя, Амур к ней приласкался: «О, как хочу узреть тебя!» И вдруг прозрел он и, любя, В ее глазах остался [18] .— Это прекрасно, — прошептала Розалин, хотя не была уверена, имела ли она в виду стихи или богатый тембр его голоса. Он прошел сквозь нее теплый, как ласка, оставив ее странно бездыханной.
18
У. Шекспир «Два веронца».
— Это Шекспир, не правда ли? Я узнала, — Розалин замолчала, смущение нахлынуло на нее. — Но Шекспир родился намного позже того времени, когда вы жили, как вы могли узнать его произведения?
Казалось, этот вопрос на мгновение расстроил Ланселота. Потом он сказал:
— О, я… я побывал во множестве мест с тех пор, как умер. Я так сильно скучал по трубадурам Камелота, что часто парил около театра «Глобус», впитывая поэзию барда, которого вы зовете Шекспиром.
— Следовательно, вы не всегда, — Розалин заколебалась, боясь оскорбить его своими словами, — вы не всегда жили в Корнуолле?
—
Его слова встревожили Розалин; в ее воображении возникли картины того, как он скитался на протяжении веков, печальный, усталый, не в силах обрести покой.
— Обреченная? — спросила девушка. — Но почему?
— Во искупление моих грехов, я полагаю.
— Вы были самым храбрым из рыцарей Артура. Не могу поверить, будто вы сделали что-то, что заслуживало бы такого ужасного наказания, как это. Какой грех вы совершили?
— Слишком много грехов. Худший из них — то, что я полюбил не ту женщину.
— О…
Он, должно быть, говорил о Гвиневере и своей фатальной страсти к прекрасной жене короля Артура. Это была самая романтичная и трагическая легенда, которую Розалин когда-либо слышала. Она обдумывала эту историю много раз, задаваясь вопросом, каково это: быть охваченной такими сильными эмоциями.
Конечно, Розалин любила своего мужа, любила Артура с тех пор, как себя помнила. Но это не было то же самое, что потерять голову от любви с первого взгляда.
— Познать такую страсть, — размышляла девушка вслух, — такую всепоглощающую и сильную, что она горит вечно. Как может быть такая любовь неправильной?
— Очень просто, — сказал Ланселот горько. — Когда такая страсть приобретается ценой чей-то чести, предательством другого мужчины, соблазнением его жены.
— Но вы были влюблены. Несомненно, это достаточный повод…
— Я был прелюбодеем! Вот она ужасная правда.
Резкость его голоса заставила Розалин отшатнуться. Ланселот добавил более спокойно:
— У мужчины всегда есть выбор, миледи. И когда он делает неправильный выбор, он должен страдать от последствий. К сожалению, невинные страдают вместе с ним. И это настоящий грех, за который он осужден навечно.
Слова рыцаря привели Розалин в легкое замешательство. Единственное, что она увидела ясно, это силу боли, скрытой в его глазах. О каких бы грехах он ни говорил, ни один небесный суд не мог осудить его более жестоко, чем сэр Ланселот осуждал себя сам.
Рыцарь затих, погрузившись в свои мрачные мысли. Казалось, он забыл, что девушка находилась здесь. Розалин стояла в стороне, не зная, что сказать, чтобы утешить его, остро ощущая свое невежество. Грех, страсть, муки сожаления. Она имела не больше представления о таких вещах, как если бы была монахиней.
Наконец Ланселот сказал мрачно:
— И как будто я не совершил достаточно глупостей в течение жизни, сейчас я должен был потерять адский меч.
Розалин старалась не быть ненавязчивой, но навострила уши при последнем замечании.
— Меч? — повторила она в изумлении. — Значит, вы и правда ищете его? Вы не шутили по этому поводу?
— Нет, хотя Бог знает, как я хотел бы.
Был только один мифический меч, о котором Розалин слышала рассказы.
— Вы, разумеется, не имеете в виду Экскалибур? — девушка произнесла название с трепетом.