Ночной ураган
Шрифт:
Он продолжал прижимать к себе Джинни, пока рыдания не затихли, непрерывно гладя девушку по спине, по-прежнему что-то бормоча. И в какой-то момент она превратилась из маленькой девочки, нуждавшейся в его утешении, в женщину, желавшую его, готовую отдаться.
Подняв лицо, Джинни взглянула на него. Взгляд ее упал на рот Алека, и розовые губы слегка приоткрылись. Алек мгновенно потерял голову и начал целовать ее, страстно, безжалостно, проникая языком во влажные глубины, почти насилуя ее нежный рот. Она не застыла, не замерла, не отстранилась и с какой-то радостью приняла
— Ах, Джинни, — шепнул Алек, тепло дыша ей в рот. Она прижалась к нему грудью, обвила руками шею.
— Пожалуйста, Алек…
Он пытался сдержаться. Это было трудно, ужасно трудно, но Алек понимал, что в этот раз, ее первый раз, он не должен набрасываться на нее. Он возьмет Джинни, сделает ее своей, он знал это, хотя она отдается вовсе не потому, что любит или желает его, просто невольно ищет утешения и защиты. А его мотивы? Они не выдерживают ни малейшей критики. Но это не имеет значения. Он сам выбрал этот путь, и она помогала ему в достижении того, что, как он уверен, было правильным и верным для них обоих.
К удивлению Алека, Джинни лихорадочно извивалась у него на груди, словно потерявшая стыд любовница, и он встал, увлекая ее за собой, пока она терлась об него животом и грудями, так, что он, казалось, вот-вот взорвется от похоти. Алек стиснул ее ягодицы, поднял девушку, прижимая к набухшему фаллосу, слушая ее стоны, словно музыку, ощущая на лице горячее быстрое дыхание.
Эта ее настойчивость, безумная буйная спешка, раскаленная жажда были неестественными, но ничто не могло остановить Алека. Она хотела вновь осознать, что жива, что по-прежнему существует, и он понимал это. Внезапно он опустил ее руку вниз, между их телами, и почувствовал, как ее пальцы, скользнув по животу, сомкнулись вокруг напряженной плоти.
— О Боже, — простонал он, прижимаясь к ней бедрами, желая лишь одного — чтобы она продолжала его ласкать.
И она продолжала, пока Алек не почувствовал, что его семя вот-вот прольется. Дернувшись, он порывисто отстранился, тяжело дыша, подхватил Джинни на руки, понес к постели и почти бросил на перину.
Джинни приподнялась на локтях и не отрывала от него взгляда, все время, пока Алек стягивал сапоги и сбрасывал сорочку. Теперь на нем остались одни брюки, и Джинни страстно хотела увидеть его, хотела больше всего на свете, хотела…
В этот момент Алек поднял голову и замер; пальцы застыли на пуговицах брюк. Она, казалось, не могла шевельнуться; глаза превратились в огромные озера.
— Разденься, Джинни.
— Хочу видеть тебя.
— Хорошо. Сейчас.
Только теперь он улыбнулся и, сняв брюки, выпрямился, позволив Джинни наглядеться вдоволь. Он изнывал от желания, наполнявшего сладостной болью все его существо, представляя ее, лежащей на спине с широко расставленными белыми ногами, и себя, медленно входящего в нее… Одним сильным рывком он наполнит ее, овладеет и сделает своей.
Чувствуя, как наливается и пульсирует мужская плоть, Алек откашлялся:
— Я всего лишь мужчина, Джинни. Ты… не представляла, что
Алек рванулся к кровати, и внезапно его руки оказались повсюду: он сорвал с нее платье, нижние юбки, сорочку, и к тому времени, когда одежда оказалась на полу, Джинни, окончательно потеряв голову, раскинув ноги, задыхаясь, молила:
— Пожалуйста, Алек, о Боже, пожалуйста…
Но Алек был достаточно мудр и опытен, чтобы не торопить события. Он лег рядом и начал вить чувственную паутину, обволакивая Джинни бесстыдно-нежными словами:
— Знаешь, что я собираюсь с тобой сделать?
— Да. Хочешь сунуть в меня… эту… штуку, но не понимаю, как все это будет, и очень боюсь… но не настолько, чтобы не позволить тебе сделать это.
Алек никак не рассчитывал на подобный ответ.
— Эта штука, как ты ее называешь, — мой член, или фаллос, или мужская плоть. Существует множество терминов, из который можно выбрать самый подходящий, и к утру я представлю тебе полный список. Ты примешь меня в себя, Джинни, ты создана для этого, но, когда я войду в тебя в первый раз, будет немного больно. Только один раз, никогда больше.
Она повернулась к нему лицом, обняла и прижалась:
— Я хочу стать женщиной, Алек. Сейчас.
Это было ее последней связной мыслью, последними разумными словами. Алек коснулся ее груди, провел руками по спине до ягодиц, и Джинни пропала, потерялась, лишилась рассудка. Сама она не сознавала, что превратилась в неистовую, готовую на все любовницу, отвечавшую с неожиданной страстью на ласки первого в жизни мужчины, но Алек все понимал, и это было ослепительно великолепно. Он поцеловал Джинни, сплетая свой язык с ее, и мгновенно обезумел почти так же, как она.
Его пальцы нашли потаенный бугорок, и оказалось, что она уже горяча и влажна, и, когда он, немного нажав, проник внутрь, Джинни глухо вскрикнула, выгибая спину.
«Боже, — подумал он, глядя в ее лицо, — она сейчас забьется в экстазе!»
Мгновенно оказавшись между широко расставленными ногами Джинни, Алек согнул их в коленях и шепнул:
— Джинни, взгляни на меня. Хочу видеть твое лицо, когда войду в тебя.
Девушка открыла глаза, в которых в эту минуту отражалось все безумное, неудержимое желание, которое она испытывала. Он согнулся над ней, разводя руками ее ноги, удерживая их на месте. Джинни почувствовала, как он вжимается в нее, такой огромный и железно-твердый, и, ощутив холодок страха, с трудом сглотнула.
— Все хорошо. Не бойся меня.
Его пальцы раскрыли набухшие створки, готовя ее к неизбежному, и Джинни, тут же поняв, что его член входит в нее, бессознательно приподняла бедра, более полно предлагая себя Алеку. Тот застонал, на секунду закрыл глаза и откинул голову.
— Джинни, — хрипло, невнятно пробормотал он и рванулся вперед. Тонкая преграда на миг сдержала его, прежде чем разорваться, и Джинни вскрикнула.
— Не двигайся, — пробормотал он, намереваясь следовать собственному приказу, но остро ощущая в то же время, что он первый, и это кружило голову, пьянило…