Ночной ураган
Шрифт:
— Очень. Думаю, если бы я не понравилась Холли, вряд ли ее отец женился бы на мне. Она, в общем, не управляет им, просто они очень друг друга любят. Теперь Холли и меня взяла под свое крылышко.
— Счастлива слышать, что она вас не ревнует.
— Нисколько. Холли требовала маленького братика или сестричку еще до того, как мы поженились. Возможно, она видит во мне средство добиться цели.
— Скорее всего просто считает вас женщиной, способной дать счастье ее отцу.
Джинни, подняв брови от неожиданности, с сожалением протянула:
— Иногда я хотела бы родиться такой красивой женщиной,
— Что-то в этом роде. Если эти двое стоят рядом, они, я сказала бы, способны ошеломить любое общество. Но для прогресса цивилизации гораздо лучше, что они не вместе. Знаете, Джинни, Алек, как ни удивительно, совершенно равнодушен к своей исключительной красоте, как, впрочем, и Лили. Кроме того, он обладает сильной волей, упрямством мула и неизменной верностью.
— Добавьте еще, что у него имеются твердые убеждения относительно назначения и роли женщины в жизни.
— Что вы имеете в виду? Какая роль?
— Мой отец был прекрасным кораблестроителем. И меня с детства учили конструировать и строить корабли. Но я усвоила, что мужчины не выносят женщин, наделенных таким же умом и знаниями, как они. Правда, я не совсем понимаю, в чем дело, но это правда. Не появись Алек, я владела бы теперь собственной верфью, которая вскоре разорилась бы, поскольку ни один уважающий себя мужчина не стал бы вести дела с женщиной.
— И Алек тоже?
— Господи, конечно! Поверьте, дело едва не доходило до драки! Но потом произошел этот несчастный случай, и мне пришлось отступить и сложить оружие. Видите ли, он во мне нуждался. И нуждается. Сейчас нет ничего важнее его выздоровления.
— Понимаю, — медленно протянула Ариель и действительно поняла. Эта такая уязвимая и беззащитная молодая женщина любит Алека Каррика. Кроме того, Ариель подозревала, что воля у Джинни не намного слабее. И упряма она не меньше. — Вы носите его ребенка. Заботитесь о его дочери. То есть делаете все, что полагается женщине. Верно?
— Да…
— Знаете, моя сестра Неста готова была умереть за Алека. Никогда в жизни слова против него не сказала. Он, в свою очередь, был с ней добр и нежен, но всегда оставался хозяином, главой семьи. Защитником. Не помню, чтобы они когда-нибудь спорили… правда, я мало бывала с ними. Возможно, он и превратился во что-то вроде домашнего тирана.
Ариель, пожав плечами, улыбнулась.
— Конечно, не стоит так категорично говорить о характере Алека. Но Неста очень часто писала мне за годы разлуки. Она любила его до безумия. По ее мнению, он не мог поступить неправильно. Она, в свою очередь, позволила бы ему вытирать о себя ноги.
— Это и святого превратило бы в деспота, а Алек был далеко не святым! Правда, не думаю, что могла бы стать тряпкой, о которую вытирают ноги, — улыбнулась Джинни, вспомнив их вчерашнюю бурную ссору. — Но, если женщина не будет остерегаться, это может произойти.
— Надеюсь, все переменится, когда Алек придет в себя. Но, возвращаясь к Несте, Джинни: она была очень счастлива с Алеком. Всякий раз, думая о ней, я вспоминаю, как она была счастлива эти несколько лет.
— Не думаю, что Алек хотел жениться второй раз.
Джинни взглянула на Ариель, увидела в прелестных глазах лишь сочувствие
— …Именно так она и сказала. Что Алек вовсе не собирался жениться вторично.
— Как вам, должно быть, плохо пришлось! Эта женщина осмелилась выражаться, словно разочарованная любовница.
— Или содержанка. Я думаю, вся разница только в деньгах.
Ариель недоуменно уставилась на Джинни, но неожиданно разразилась смехом:
— Нужно спросить Берка. Он точно знает. Но до меня доходили слухи… по вашим же словам, Алек просто неотразим. Женщины от него без ума. Вы же, простите, совершенно не похожи на мифическую овечку — жену, о которой когда-то мечтал Найт.
— Нет, но поймите, Алек совершенно этого не сознает. Считает меня милой, доброй и покорной… по крайней мере со дня этого злосчастного инцидента я иной и не была. Это несправедливо!
— Что именно? — С порога гостиной женщинам улыбался Алек. Но Джинни мгновенно нашлась:
— Несправедливо, что вы, джентльмены, должны оставаться в великолепном одиночестве и пить дорогое французское бренди, да еще к тому же и сплетничать о женщинах.
— Подожди, пока доберемся домой, и я с тобой поделюсь. Может, сумею даже немного тебя подпоить, вдруг смягчишься и станешь добрее.
«Словно для этого нужно спиртное», — подумала она. Все, что Алеку требуется, — просто взглянуть на нее, и она тут же плавится, как снег под солнцем.
Час спустя они действительно пили бренди, и Джинни сидела в спальне на коленях мужа перед огнем, пылающим в камине. Его руки привычно нежно гладили ее живот.
— Все-таки ты слишком худа, — пробормотал он.
— Ха! Я начинаю думать, что ты предпочитаешь женщин пухленьких, словно весенние куропатки.
— Нет, — задумчиво протянул Алек, — не думаю. Поцелуй меня, Джиннн, я истосковался без твоих ласк.
— Но мы… только утром…
— Так давно? И ты, жестокая, отвергаешь меня?
— Я никогда бы не смогла сделать этого.
Джинни вспомнила Несту и попыталась угадать, думала ли первая жена Алека о том же.
Он врезался в нее, почти не изменяя позы: Джинни сидела у него на коленях, обвив ногами его талию. Пристально глядя ей в глаза, Алек вошел так глубоко, как мог, наблюдая за лицом Джинни, когда его руки и губы дарили ей жгучее, ошеломительное наслаждение. А потом она наблюдала за ним, пока Алек с хриплым стоном изливал в нее свое семя.
Это было изощренной мукой — экстазом. Она по-прежнему оставалась у Алека на коленях, положив голову ему на плечо, чувствуя его горячую плоть в себе, ощущая блаженную усталость и не желая даже шевельнуться. И не удивилась, когда он снова наполнил ее, твердый и пульсирующий. Джинни сжала ладонями лицо Алека и начала целовать, пока он, подняв ее, вновь не насадил на себя. Ощущения быстро стали слишком острыми — Джинни мучительно застонала, не отнимая губ от его рта, и эта восхитительная покорность довела его почти до потери рассудка. Но Алек, как всегда, взял ее с собой на остров блаженства, куда дано попасть лишь влюбленным. Они так и заснули, соединенные: он — глубоко в ней, ее голова — на его плече.