Ночной волк

Жуховицкий Леонид Аронович

В мутной своей жизни Чемоданов со шлюхами дела не имел, не приходилось, была к ним какая-то брезгливость: и так все продается, а если еще за дырки платить… Умом, конечно, понимал, что у каждого свой промысел, и ихний, наверное, не хуже иных. Но уж больно некрасивы были подробности, и ничего, кроме брезгливой жалости, не вызывали ресторанные добытчицы, что часами болтаются от телефона-автомата до туалета или просто курят на диванчиках в коридоре, будто бродячие кошки, зорко дежурящие у помойки в ожидании очередного мусорного ведра.

— Что

за место? — спросил он.

— Только не падай, — предостерег Степа, — театр.

— Театр? — изумился Чемоданов.

— Театр.

— А я при чем?

Степа успокаивающе поднял ладонь:

— Все в норме. Говорю, значит, знаю. Театр — громко сказано. Студия, наполовину самодеятельность. Но это неважно, работать могут.

Разговор получался не деловой, и Чемоданов с удовольствием вспомнил, что сам когда-то занимался этим делом, еще в институте, блистать, конечно, не блистал, но пару раз рольки давали.

— Тут не драма, — мотнул головой Степа, — тут другое.

Он не договорил, официант Володя принес шашлык. Степа спросил, кивнув на девок:

— Твои пташки?

— Не, — сказал Володя, — эти через метра действуют, его система. Мои на юга укатили.

Шлюхи поняли, что разговор о них, перекинулись парой словечек, и одна из них подмигнула незнакомым мужчинам просто и приветливо, как своим. Володя подошел к их столику, и девки заказали по чашке кофе.

— Так вот у них не драма, — повторил Степа, — у них эротический театр. Слыхал небось?

Чемоданов кивнул. Он и слыхал, и видел как-то тусклую афишку, и по ящику однажды поймал кусок представления: худенькие соплюшки мотались по сцене неумело, зато почти голяком. Ничего, кроме сочувствия, Чемоданов к ним тогда не ощутил: жизнь трудна, конкуренция здоровущая, вот и вертятся, кто как может, ищут свой шанс. Словом, представление имел. Но вот Степину идею не улавливал. Его-то как можно к веселому делу приспособить?

Ресторан постепенно наполнялся. Иностранцам Володя принес новые тарелки, они потягивали винцо медленно и не чокаясь. Европа! Шлюхи скучали, та, что подмигивала, подошла с сигаретой за огоньком. Степа дал ей прикурить и спросил:

— Не клюют?

Она, не удивившись, пожала плечами:

— Наверное, голубые. Там у них педиков туча хренова. А вы, мальчики, кто?

У Степы рот был занят шашлыком, пришлось отвечать Чемоданову.

— Бизнесмены.

— Люблю бизнесменов, — изрекла гостья.

Но колебалась она не дольше секунды — импортные бизнесмены явно устраивали ее больше своих. Затянувшись и благодарно помахав сигаретой, она отошла к напарнице.

— Тут свой эротический театр, — сказал Чемоданов, — так чего мне там делать?

Степа отпил минералки.

— Я ж говорю — присмотреться. Пока просто присмотреться. Что это такое. Серьезное дело или завтра развалится. Руководитель у них, говорят, талантливый, но пьет. Я видел одну репетицию, в общем, понравилось,

в провинции вполне можно продать. Но у них сейчас дело не поставлено. Все бестолково. Ютятся в каком-то клубике, рекламы нет, девкам платить нечем. Драмкружок. А у нас идея вот какая: присмотреться и, если перспектива есть, взять на себя. Все, от и до. Транспорт, аренда, реклама, зарплата — все наше, ихняя только работа. Не сумели продать — горим. Наварили — навар наш. Как говорится, деловой риск. Но сперва нужен свой человек, который всю эту контору просечет. От и до. Потому что если решим, сразу придется солидно вкладываться. Мы затрат не боимся, но важно, чтобы ясность была.

Чемоданов спросил не сразу:

— А «мы» — это кто?

— Мы — это мы, — ответил Степа и щепотью постучал себя по груди. — Наша контора. В основном делаем гастроли, ну и все, что вокруг. Пока живем. Но сейчас время неясное, на одну лошадь ставить нельзя. Вот я знаю малого, шесть лет группу возил. И все путем, они живут, и он в порядке. А в этом году два раза вывез — и оба раза в огромном минусе. Чего-то сдвинулось, и все — треть зала. А ребята с гонором, им свое отдай. Теперь на нем долг семьдесят тысяч. Конечно, не бедный, отдаст. Но ведь обидно! Годами наваривал, а за два месяца все ушло.

— Тогда чего же вы хотите рисковать? — удивился Чемоданов.

— А это диалектика, — сказал Степа и повторил, видно, слово понравилось: — Самая настоящая диалектика. Когда время неясное, на одной ноге стоять нельзя. У нас пока что стабильный плюс. Так вот, чем в налог сдавать, мы лучше свой плюс вложим в дело. Это же подстраховка. Скажем, рок не пойдет — пожалуйста, у нас есть и юмор. Юмора наелись — вот вам вокал, классика. В хорошем бизнесе должно быть все. Так что, например, эротика вполне ложится в систему. Это, брат, менеджмент!

Степа был курнос, светлоглаз, сидел мешком, и чужеземное слово клеилось к нему плохо, как и дорогой галстук, и туфли с пряжками.

Шлюхи за своим столиком малость продвинулись вперед. Они, правда, еще не подсели к иностранцам, но уже курили чужие сигареты, вслушивались в чужой разговор и, когда иностранцы смеялись, тоже ржали в масть, громко, но бестолково, поскольку смысл уловить не могли. Та, что подходила, все усаживалась и пересаживалась половчее, в результате чего стул ее теперь находился не столько у своего, сколько у соседского столика.

Специалистка, оценил Чемоданов, и такой хлеб даром не дается.

Тут общительная шлюшка, не переставая говорить с подругой, вдруг выгнулась, улыбнулась иностранцам и ловко стряхнула свой пепел в чужую пепельницу.

Ну, класс, восхитился Чемоданов, дуры, может, и дуры, а дело свое вот как секут! Мастерство он уважал в любом ремесле. Заглядевшись на девок, он отвлекся от разговора и толком уловил лишь последние Степины слова.

— Ну система, — сказал он, — и что?

Степа глянул с удивлением: