Ночной волк
Шрифт:
Елизавета каталась с ним охотно, никуда не торопилась. Как-то он спросил осторожно:
— Я у тебя не слишком много времени отнимаю?
Девчонка хмыкнула:
— А на хрена оно мне?
И пояснила:
— Сегодня сыта, а на завтра — завтра заработаю.
Чехлов, словно тронули какую-то кнопку в памяти, автоматически пробормотал:
— «Живите днем сегодняшним, ибо завтрашний день сам позаботится о себе…»
— Чего? — переспросила Елизавета.
— А? — очнулся Чехлов. — Это из «Евангелия». Или из «Библии». В общем, оттуда.
— А ты чего, верующий?
— Да ну…
— Зачем?
Чехлов не сразу нашелся, что ответить:
— Ну как… Надо же. Самая знаменитая в мире книга.
Елизавета пристально глянула на него:
— А ты вообще-то кто?
— То есть?
— Ну не всегда ж небось баранку крутил.
Он виновато усмехнулся.
— В вузе работал. Кандидат наук. Даже кафедрой заведовал.
Чехлов и сам не мог понять, чего стыдится: то ли кем был, то ли кем стал.
— Ну и чего? — продолжила допрос Елизавета. — Запил, что ли?
— Все проще, — объяснил он, — кафедру закрыли, а жить надо. Семья все-таки.
— Ну и много сейчас выгоняешь?
— Тогда столько и близко не имел.
— Честь зато.
— Ну ее к хренам, эту честь. На одни заседания сколько жизни ушло. Сейчас сам себе хозяин.
Достойная эта фраза прозвучала не слишком уверенно. Чехлов, пожалуй, впервые всерьез задумался: а к лучшему или к худшему, что с ним все так получилось? Ему вдруг захотелось увидеть бывшую свою контору. Не зайти, а просто глянуть со стороны на здание, освежить то ощущение обшарпанности, которое когда-то угнетало, а теперь порадовало бы и успокоило. Кстати, и ехать было недалеко, километра два максимум — на колесах не крюк.
Ничего не говоря Елизавете, он свернул в переулок и покатил вдоль уродливого бетонного забора, огибая частые выбоины. Убогое расположение института когда-то занозой сидело в сознании всего ученого совета — название пристойное, а вот адрес…
Здание краше не стало. Сперва была школа, потом ПТУ, когда вселился институт, ремонт произвели косметический, краска давно облезла, причем пятнами. Прутья ограды где поржавели, где погнулись.
— Вот в этой вот развалюхе я работал, — сказал Чехлов, — как думаешь, есть о чем жалеть?
Но когда подъехали ближе, настроение потускнело. Сбоку, где прежде была глухая стена, виднелся свежекрашеный квадрат, розовый на грязно-коричневом. Посреди квадрата — дверь. Над дверью вывеска с надписью золотом: «Ты и я (интим)».
— Видишь вывеску? — показал он взглядом. — Тут моя кафедра была.
— Интим, — прочла она вслух.
— Вот именно. Можешь считать, из бардака уволился.
Странно — ни горечи, ни жалости он не испытывал. Все там было чужое. Пауки в банке, да и банка вот-вот развалится. Лицемерить, кланяться за гроши, да еще не факт, что заплатят. Чехлов быстро пересчитал в уме уже сто раз пересчитанное — и, как всегда, вышло, что теперь он имеет почти в четыре раза больше. Не прогадал. Нет, не прогадал.
Он всегда старался думать именно так — будто не его выставили, а сам прикинул и ушел. И деньги вечерами подсчитывал с удовлетворением и злорадством, словно показывал бывшему начальству неприличный жест. Теперешняя порнушно-розовая безвкусица лишний раз подчеркнула удачность его — а хоть бы и не его! — выбора. Слава
Но хорошее настроение длилось недолго.
Из скособоченных, вечно раскрытых ворот института неторопливо вырулило импортное чудище цвета серый металлик, длиной в полквартала, со сверкающей цацкой на капоте. Сквозь затененное лобовое стекло лица только угадывались. Но вот новенький «линкольн» повернул влево, и Чехлов узнал состоятельного автолюбителя. Маздаев выруливал медленно, давая всем вокруг возможность позавидовать своей удаче, его гладкие усики излучали благополучие, запонка сверкала, как подвеска люстры. А рядом — рядом, на полбашки выше мелкорослого Маздаева, сидела та самая Нинка, что с попой. Попа видна не была, но подразумевалась.
Чехов наклонился, пытаясь спрятаться за Лизку, что было не просто — ее короткая стрижка этому никак не способствовала. Впрочем, можно было и не прятаться — с какой стати любимчик судьбы в шикарном лимузине стал бы разглядывать проржавевшую «копейку»…
Все встало на свои места. Жалкий его успех обрел настоящую цену. Карабкаешься, карабкаешься — а наверху все равно суки. Закон жизни, мать их… Его передернуло от злобы и зависти — чего уж там, зависти тоже. Ну почему суки всегда наверху?!
Елизавета что-то почувствовала.
— Случилось что?
— Нормально, — тускло отозвался Чехлов.
— Ладно — чего случилось?
— Со мной бывает, — придумал он, — просто спазм. Затылок схватило. Надо домой, полежать часочек.
Она то ли поверила, то ли решила не вникать.
— Куда подбросить?
— Без разницы. Тебе куда по пути?
— Ленинградка, Тверская, Садовая…
— Да хоть Тверская, — сказала она без особой уверенности.
Он высадил ее у Маяковской, потрепал по загривку и вздохнул вслед. Не тянет Лизка на центр, куда там. Даже у шлюх своя элита и своя лимита…
Через два дня пришло время платить за аренду. Чехлов позвонил. Мужик на трубке вежливо попросил подождать, потом назначил время и место. Опять ресторан. Что ж, роли легли так, что ему снова играть восхищенного зрителя. Придется. За все надо платить.
Впрочем, на сей раз он хотел увидеть Чепурного. Пожаловаться? А хрен его знает! Этот, по крайней мере, может понять. Во всяком случае, лучше, чем молча скрипеть зубами.
Ресторан был новый, не лучше и не хуже, просто новый. Места встречи не повторялись. Что стояло за этим разнообразием, Чехлов не знал: может, Чепурной скучал в приевшихся интерьерах, может, демонстрировал бывшему косвенному начальнику широту своих возможностей. Кое-что, впрочем, повторялось — опять столик в углу, опять два бультерьера чуть поодаль, опять на столе у охранников стояла только пепси-кола.
Чехлов деликатно положил деньги на край стола.
— Шикуем, — сказал Чепурной, — прямо-таки купаемся в капусте. Ну и чего ты суетишься? Я же сказал — два месяца льгота. По делу, я еще тебе должен стипендию платить, как студенту.
— Вроде уже выучился.
— Хочешь показать, какой ты благородный, а я жлоб? Забери, пригодятся. Какой-нибудь патрубок полетит, ремонт будет за твой счет… Все, закрыли тему! Тебе мясо, рыбу?
— Как ты, так и я, — неловко улыбнулся Чехлов, пряча деньги.