Ночной звонок
Шрифт:
— Тридцать четвертый? Вам везут фильм. Задание важное. Предупредите всех, чтобы готовились.
— Есть приготовиться! — сказал Игнатьев, повесил трубку, скомандовал: — Косушков, Шаповал! Фильм везут. Приказали готовиться!
Старшина Игнатьев вышел во двор. На лавке одиноко сидел Весенин. «Интересно, — подумал следователь, — с кем он здесь дружит?»
— Игорь!
— Да?
— Сейчас фильм привезут. Передали с аэродрома, что важный и чтоб готовились.
— Лаборантов предупредил?
— Предупредил.
— Тогда садись, погрейся.
— Смотрю я на тебя, — сказал Игнатьев, — и удивляюсь. Все время ты чем-то озабочен. Невеселый какой-то. Скоро война закончится, радоваться надо, а ты…
Весенин глянул на старшину, криво усмехнулся.
— Черт знает что получается. Я о покойном капитане. Отличный мужик был, а вот… Одна халатность на другую накладывалась. Не справился — пулю в лоб. Что-то тут не так.
Игнатьев напрягся. «Так, так. Высказывайся. Все очень важно и любопытно.»
— Знаешь, старшина, скажу еще раз: что-то неладно тут…
Сказано с настойчивостью, с твердым желанием подчеркнуть это.
— Я слушаю тебя, Игорь.
— Гм. Он слушает. Я ведь не ребенок, мне не два по третьему. Вы такой же старшина Игнатьев, как я архиерей.
— Не понимаю.
— Зато я понимаю. Ты — следователь… Из прокуратуры или еще от кого.
Работники милиции, суда, прокуратуры тоже смущаются. Люди. То, что вот так, прямо, сказал Весенин, повергло старшего лейтенанта Вознесенского, то бишь старшину Игнатьева, в полнейшую растерянность. Он не покраснел, он побледнел. Как бывает при испуге. А испугаться было от чего. Это же провал так красиво задуманной операции!
— Я что-то тебя, Игорь, недопонял…
— Пройдет. Допоймешь. Я пошел. Мне кое-что додешифрировать нужно, — и Весенин встал, тяжелой походкой направился в фотоотделение.
— Игорь! Подожди, — позвал старшина Весенина.
Тот остановился, постоял, внимательно посмотрел через плечо на Игнатьева, вернулся, сел на лавку.
— Слушаю.
— Ты с кем-нибудь говорил обо мне?
— Говорил.
— С кем? Что?
— С Косушковым, Шаповалом, Цветковой. Присутствовал и Миронов.
— Что ты говорил?
— Говорил, что толковый человек старшина Игнатьев. Из племени пехоты… Сто километров прополз на пузе, еще охота. И что внимательные люди в нашей армии… Пораненный жестоко… Не послали на передовую, а приткнули где полегче… Быстро освоился.
— Да. А еще что?
— Только это.
— Представь, Игорь, такую ситуацию. Кто-то вдруг обнаружил, что его сослуживец контрразведчик, и поделился об этом с окружающими, что после этого должно произойти?
— Убрать разведчика. А если он, этот кто-то, поделился только с подозреваемым, перевести его в другую часть. Либо взять с него подписку о неразглашении тайны.
— Придется тебе сходить в смерш сейчас. И без моего сопровождения.
— Сейчас не могу. Мне нужно срочно кое-что додешифрировать. И фильм скоро привезут, сам об этом знаешь. А завтра — пожалуйста. Но ты, старшина, работай.
Игнатьев неопределенно пожал плечами.
…Работа над новым фильмом, привезенным Штурманенком, заняла мало времени. Минут через пятнадцать после его доставки в фотоотделение Косушков, пыхтя и отдуваясь, вынес проявленный и отфиксированный фильм.
— Ну, гора с плеч, — промолвил Спасов, взглянув на темную ленту. — Здорово получилось, а?
Штурманенок от радости весь светился. Как все быстро произошло! И полет, и обработка фильма. И благодарность.
— Ребята, за работу! Быстро прокатать в воде и — на барабан. Времени хватит, — распорядился майор Спасов.
Цветкова с Шаповалом вынесли фильм на улицу, натянули на рейки большого барабана. Миронов взялся за ручку, начал неистово крутить. Барабан, пленка, рейки слились в серый светящийся крут. Минут через десять фильм был высушен.
— Ну, пожалуй, готово, — произнес наконец Миронов, обращаясь к Цветковой. — Сними скрепки, а ты, Шаповал, сворачивай.
Вскоре начали один за другим сходить снимки с копировального станка. Цветкова вынесла их из лаборатории, Миронов вместе со Штурманенком приступили к раскладке по маршруту полета, Весенин, вглядевшись во влажные листы фотобумаги, угрюмо обратился к майору:
— Немедленно остановите печать, товарищ майор!
— В чем дело? — забеспокоился тот.
— Перед печатью стекло в станке не протерли. А там, видно, пыли было полно. Получился брак. Снимки в пестринах.
— Косушков! Прекращай работу! — крикнул Спасов. — Что, ты в копировальном станке навоз держишь?! — раскатисто загремело в комнате. — Смотри! — И майор поднес к самому носу оторопевшего старшего сержанта испорченный снимок.
— Товарищ майор, — заворчал Косушков. — Перед работой, как всегда, все стекла протер. Сами проверьте. Голову на отсечение… Если хоть пылинку найдете. Да я за всю войну…
Майор Спасов кинулся в лабораторию, через минуту вышел, неся в руках негатив. Майор был бледен. На скулах даже проступили сиреневые пятна.
— Весенин, а ну, подойди сюда, что-то не разберусь никак. Стекла в станке действительно чистые. Взгляни — на фильме что?!
Весенин нагнулся к ленте, сказал:
— Пыль. Сор.
Все стояли притихшие, растерянные. Такого еще не случалось за всю историю фотоотделения. За всю войну!
— Кто развешивал фильм на барабан? — спросил майор.
— Мы с Цветковой, товарищ начальник, — промолвил Шаповал. — Но барабан у нас всегда чистый.
— Косушков, постарайся промыть фильм в сильной струе воды, может быть, сор и отойдет. Для экономии времени — просушите в спирте! — И майор вышел из комнаты во двор, направился к злополучному барабану, прикрепленному к стене двумя скобами. Игнатьев последовал за майором. Носовым платком Спасов провел по рейкам.