Ночные крылья
Шрифт:
– Я не показал вам свое место рождения на земном шаре, ибо я родился не на нем, а на планете звезды, которую я не смею называть. Я не Перерожденец в вашем значении этого слова, хотя в известном смысле я именно таков, ибо мое тело замаскировано и в моем собственном мире я ношу другую плоть. Я прожил здесь десять лет.
– С какой целью ты прибыл на Землю? – спросил я.
– Я обязан ответить лишь на один вопрос, – сказал Гормон и улыбнулся. – Но я, так и быть, отвечу тебе: я послан на Землю в качестве военного наблюдателя, чтобы подготовить путь для вторжения, которого вы так долго ждали и в которое
– Лжешь! – взревел я. – Лжешь!
Гормон рассмеялся. И вытащил из Уст Истины руку, целую и невредимую.
В полном замешательстве я выбежал со своей тележкой с приборами из этой блестящей сферы на улицу, внезапно холодную и темную. Ночь опустилась с присущей зиме быстротой. Был почти девятый час, а значит, почти нужное время для меня провести очередное Наблюдение.
Насмешка Гормона гремела в моем мозгу. Он все подстроил. Нарочно привел нас к Устам Истины, вырвал у меня признание утраченной веры и другое признание, от Авлуэлы; он жестоко сообщил информацию, которую не должен был раскрывать, зная, что произнесенные им слова пронзят меня до глубины души.
Были ли Уста Истины обманом? Мог ли Гормон солгать и не лишиться руки? С тех пор как я впервые приступил к своим Наблюдениям, я не вел их в иное время, кроме назначенных мне часов. Это было время рушащейся реальности. Я не мог дождаться девятого часа, чтобы приступить к моему делу. Устроившись на ветреной улице, я открыл тележку, подготовил приборы и, как ныряльщик, погрузился в Бдение. Мое расширенное сознание устремилось к звездам.
Я, как божество, бродил по бесконечности. Я ощущал порывы солнечного ветра, но, не будучи Воздухоплавателем, мог не опасаться, что его давление сметет и уничтожит меня. Я несся мимо него, вне досягаемости этих злых частиц света, в темноту на край владений солнца. Зато я ощущал другое давление.
Давление приближающихся звездолетов.
Не туристических лайнеров, доставляющих в наш крошечный мир зевак-туристов. Не зарегистрированных коммерческих кораблей, не космических черпальщиков, которые собирают межзвездные пары, не курортных кораблей на их гиперболических орбитах.
Это были военные корабли, темные, инопланетные, угрожающие. Я не мог определить их число. Я знал только, что они летели к Земле на скорости в несколько раз выше световой, толкая перед собой конус отклоненных энергий, тот самый конус, который я ощутил, который почувствовал прошлой ночью. Он ворвался в мои мысли через мои приборы, поглотив меня, словно кубик кристалла, сквозь который, преломляясь, играют и сияют линии напряжения.
Я всю жизнь ждал их появления.
Я был обучен чувствовать такие вещи. Я молился, чтобы мне никогда их не почувствовать, а затем, опустошенный, молился, чтобы я мог их почувствовать, и в конце концов утратил свою веру. Но затем, по милости Перерожденца Гормона, я все-таки это почувствовал, проведя свои Наблюдения, не дожидаясь урочного часа, скрючившись на холодной улице Роума, прямо возле Уст Истины.
В курсе обучения Наблюдателя учат, что, как только его Наблюдения подтверждаются тщательной проверкой, он должен выйти из состояния Бдения и подать сигнал тревоги.
Я послушно провел проверку, переключаясь
Либо я заблуждался, либо вторжение было близко. Но я не мог стряхнуть с себя состояние транса, чтобы поднять тревогу. Долго, как мне казалось, несколько часов, я с наслаждением впитывал сенсорные данные. Я ласкал мои приборы, я получал от них полное подтверждение веры, которую дали мне мои наблюдения.
Я смутно предупреждал себя, что трачу впустую жизненно важное время, что мой долг – оставить эти непристойные ласки судьбы и призвать Защитников.
И, наконец, я стряхнул с себя Бдение и вернулся в мир, который я охранял. Авлуэла стояла рядом со мной, испуганная, засунув костяшки пальцев в рот, глядя на меня пустыми глазами.
– Наблюдатель! Наблюдатель, ты меня слышишь? Что происходит? Что произойдет?
– Вторжение, – сказал я. – Как долго я был без сознания?
– Примерно полминуты. Я не знаю. Твои глаза были закрыты. Я думала, ты умер.
– Гормон говорил правду! Захватчики уже почти здесь. Где он? Куда он делся?
– Он исчез, как только мы отошли от Уст Истины, – прошептала Авлуэла. – Наблюдатель, мне страшно. Я чувствую, что мир рушится. Я должна улететь… я не могу оставаться здесь!
– Подожди, – сказал я, безуспешно пытаясь схватить ее за руку. – Не уходи. Сначала я должен подать сигнал тревоги, а потом…
Но она уже раздевалась. Голое до пояса, ее бледное тело блестело в вечернем свете, а вокруг нас туда-сюда сновали люди, не подозревающие о том, что должно вот-вот произойти. Я хотел оставить Авлуэлу рядом с собой, но больше не мог тянуть с подачей сигнала тревоги. Я отвернулся от нее обратно к своей тележке.
Как будто во сне, порожденном перезревшим желанием, я потянулся к кнопке, которую никогда не трогал, той, что отправит Защитникам по всей планете оповещение.
Но что, если сигнал тревоги уже дан? Что, если некий другой Наблюдатель уловил то, что уловил я, и, менее парализованный растерянностью и сомнением, исполнил последний долг Наблюдателя? Нет. Нет. Ибо тогда я бы уже слышал вой сирен, издаваемый орбитальными громкоговорителями над городом.
Я коснулся кнопки. Краем глаза я увидел Авлуэлу – сбросив с себя одежду, та стояла на коленях, произнося ритуальные слова, наполняя тонкие крылья силой. Еще миг, и она взлетит ввысь, и тогда я не смогу ее остановить. Одним быстрым движением я подал сигнал. И в тот момент увидел, что к нам шагает здоровенная фигура. Гормон, подумал я и тотчас отпрянул от своих приборов и протянул к нему руки, намереваясь схватить его и не выпускать. Но подошедший оказался не Гормоном, а Сервитором с невыразительным лицом.
– Постой, Воздухоплавательница, – сказал он Авлуэле. – Сложи свои крылья. Принц Роума велел мне привести тебя к себе.
Он попытался схватить ее. Ее крошечные грудки возмущенно вздымались, глаза сверкнули гневом.
– Отпусти меня! Я собираюсь летать!
– Принц Роума требует тебя к себе, – сказал Сервитор, сжав ее своими мощными лапищами.
– Принца Роума сегодня ждут иные дела, – сказал я. – Она ему не понадобится.
Пока я говорил, над нашими головами запели сирены.