Ночные проповеди
Шрифт:
Толпа молчала. По краям диска как будто засияла заря.
Паника так и не поднялась, Фергюсон переключился на поиск в «Огл Скай». Прежде всего он взглянул на Атлантический лифт и заметил первые колебания кабеля у самой верхней станции, теперь, несомненно, забитой роботами. Сперва движение пошло медленно, но постепенно ускорилось, а потом и вовсе стало хаотичным. По всей длине лифта побежали волны поперечных колебаний, началось обрушение. Стоило пропасть невероятному напряжению, как во все стороны сразу полетели длинные обрывки волокон.
Адам взглянул на
Хотя оно и тут смотрелось неплохо – ведь им устроили солнечное затмение.
Над головой полыхнула вспышка света, затмив сетевое изображение. Фергюсон отодвинул его и посмотрел вверх. Толпа возбужденно зашевелилась, заохала, закричала. Снова темнота и вспышка – огненный, постепенно тускнеющий росчерк через небосвод, впечатавшийся в сетчатку. Затем багровые полосы пошли одна за другой, будто звездопад с хвостатыми метеорами.
У плеча засопели, в воздухе повисла животная тяжелая вонь. Вздрогнув от омерзения, инспектор обернулся и в сумерках затмения, рассеянных огнем падающего лифта, увидел тощее, заросшее волосами лицо с сильно выдающимися челюстями и зубами, больше похожими на собачьи, чем на человеческие. К удивлению Фергюсона, зверочеловек был в форме армейского офицера.
– Познакомься с моим лейтенантом, – предложил Лодырь с пьедестала.
– Здравствуйте, лейтенант, – изрек Фергюсон, неохотно протягивая руку.
Ее ухватила здоровенная грубая ладонь. Из пальцев торчали самые настоящие когти.
– Добрый день, офицер. Хочу кое-что вам рассказать. Я видел фото вашего нового подозреваемого номер один – Ливингстона. Так вот, он еще летом заходил на Грейфрайерс – ночью, с двумя студентами и роботом-андроидом.
– А отчего вы не рассказали нам об этом, когда мы арестовали студентов?
Оборотень пожал плечами.
– Для меня это было уже через край. Я много лет не говорил с… с нормальными людьми. Пришлось залечь в логово, чтоб справиться с волнением. Однако должен сказать: я слышал, что они говорили – Хардкасл, студенты, Ливингстон. Не все слышал, обрывки. Про христиан плохо говорили, вторили друг другу. А Хардкасл помянул «Третий ковенант». И никто о нем не сказал плохого.
Фергюсон прикрыл веки и спросил:
– С чего бы Ливингстону лгать о своей вере? Вервольф рассмеялся.
– Инспектор, никто из них не лгал. В религиях нет лжи. Там очевидные факты – хотя и иллюзорные. Там простые слова – хотя и в переносном смысле. Там нелепые идеи – хотя их принимают за символы глубинной истины. Никакой лжи. Люди, пославшие меня на Ближний Восток, уверяли, что мы разрушим империю зла. Они тоже не лгали.
Лейтенант косо глянул на Лодыря, ощерил зубы в чудовищной ухмылке, развернулся и заковылял прочь. Толпа расступалась перед ним с поразительной скоростью. Инспектор услышал несколько испуганных вскриков. Впрочем, их быстро заглушили охи и ахи взбудораженного
– Он будет выступать свидетелем? – спросил Фергюсон.
– Сомневаюсь, – ответил робот. – Ему многого стоило даже просто прийти сюда и заговорить с вами. Ему тяжело. Но все-таки он смог, и это обнадеживает.
Черный круг закрыл полнеба. А через секунду распался на куски, пылающие по краям, словно бумажные лоскуты в костре. Затем они запылали целиком – неровные, угловатые клочья огня. Из пепла выплыл новый диск – и сгинул так же.
Фергюсон, как и люди вокруг него, знал, что происходит, – но затмения и мощные вспышки в небе от противосолнечных барьеров, сгоравших в атмосфере, заставили его подумать о Судном дне.
На что, как он и подозревал, и рассчитывали роботы.
Он смотрел в небо, пока оно снова не сделалось голубым, затем вернулся в Гринсайдз. Фергюсону предстояло закончить срочный рапорт для фискал-прокурора.
Да уж, суд будет правым и скорым.
19. Отступник
Михаил Алиев уронил свой айфинк в сумочку, сложил дюжину листов в стопку, постучал ее ребром о стол, выравнивая, и сунул в пластиковую папку.
– Что ж, это все, – заключил он, посмотрев на собеседника. – Мистер Кэмпбелл, спасибо за помощь. Вы свободны.
Тот глянул через плечо на констебля, стоявшего за спиной все время, пока длился допрос в полицейском участке Роторуа. Полицейский кивнул. Кэмпбелл вскочил, опрокинув пластиковое кресло. Оно громко стукнуло, Джон Ричард неуклюже нагнулся за ним.
Алиев, детектив, прилетевший из Шотландии допросить Кэмпбелла, улыбнулся, глядя на его замешательство.
– Я свою работу сделал. До отлета из Окленда у меня еще пара дней. Вот думаю, не остаться ли в Роторуа, посмотреть достопримечательности.
Кэмпбелл уставился на него, недоумевая. Это что, намек? Все долгое воскресное утро и добрую половину дня, пока продолжался допрос, Джона Ричарда озадачивала и смущала половая и гендерная амбивалентность Алиева: собранные в хвостик волосы, длинные подрагивающие ресницы, костюм очевидно женского покроя, ухоженные овальные ноготки, очень женственные, изящные жесты, мимика. Кэмпбелл не ощущал себя настолько взбудораженным и растерянным с той ночи, когда встретил эту… нет, этого… да, Арлен – так его звали.
Джон Ричард сглотнул, чувствуя в пересохшем рту какой-то кисловатый привкус. Он чувствовал, как отвращение к самому себе заливает его волной, и с усилием выговорил:
– На Фентон-стрит есть отличное турагентство. Алиев посмотрел на него с удивлением, изящно изогнув красивые брови.
– Спасибо. Значит, до свидания.
– До свидания, – пробормотал Кэмпбелл, затем, спотыкаясь, вышел из комнаты и покинул участок.
Из-за ветра от озера несло смрадом. Солнце жгло. Кэмпбелл повернул на север, прошел по Фентон-стрит, затем на Тутанекай-стрит. По Лэйк-роуд вышел к Охи-немуту. Сперва захотел подняться по склону, к дому Корнелиуса, но передумал.