Ночные сумасбродства
Шрифт:
— Нет, но я не думаю…
— Хорошо. Не думай, — согласился он с мрачным сарказмом. — Просто послушайся раз в жизни.
Зик направился к стойке портье. У Мелоди кружилась голова, ныли ноги, спина безумно болела. Пока она сидела, как в коконе, в маленькой больничной палате, ее планы на этот знаменательный день — возвращение в большой грешный мир — казались совершенно ясными. Доктора предупреждали, что это будет утомительно после месяцев, проведенных в постели или в кресле. Мелоди собиралась добраться в отель на такси, уединиться в своем номере и распорядиться подавать туда все, что ей потребуется. Она не предполагала,
Он вернулся через пару минут.
— Ну вот, все в порядке, — сообщил Зик удовлетворенно. — Ресторан откроется через час, так что я попросил портье позаботиться о машине. У них не слишком обширная парковочная площадка, но они были очень любезны.
В этом Мелоди не сомневалась. Деньги помогут решить любую проблему, а Зик всегда очень щедр.
— Я решил, что ты предпочтешь поесть тут, а не где-нибудь еще, — продолжал он, садясь рядом с ней. — Ты выглядишь усталой. Я попросил, чтобы нам принесли кофе.
Мелоди возмутилась. Как он смеет распоряжаться? И что имеет в виду, утверждая, что она выглядит усталой? Да, она выглядит непрезентабельно. Ну, об этом ей сообщать не надо. Достаточно посмотреть в зеркало. Она почти не спала с тех пор, как оказалась в больнице, а если заснуть удавалось, ей снились кошмары.
Мелоди сердито сверкнула глазами, потом отвернулась и стала смотреть в окно. На землю падали хлопья снега, крыши домов покрылись белыми коврами. Да, Рождество будет белым. В прошлом году они провели рождественские каникулы в Швейцарии. Днем катались на лыжах, а вечера проводили в маленьком домике, сидя у камина в объятиях друг друга, глядя на огонь. В новом году Мелоди предстояло участвовать в большом спектакле в Вест-Энде. Спектакль, по расчетам, должен был продержаться на сцене достаточно долго, и жизнь казалась чудесной. Они говорили, что когда-нибудь заведут детей, хотя не так скоро. Большинство танцовщиц заканчивают карьеру в тридцать с лишним лет, и Зик готов был ждать…
Зик, словно прочитав ее мысли, заметил:
— Похоже, нам не придется ехать за снегом, как в прошлом году. Снег сам пришел к нам.
— Да, только мы не сможем покататься на лыжах по Бейсуотер-роуд, — заметила она достаточно спокойно, зная, что больше ей никогда не придется заниматься спортом, — если, конечно, ты не хочешь, чтобы тебя забрали люди в белых халатах.
Зик усмехнулся, но его улыбка тут же погасла. Он наклонился к ней.
— Поговори со мной, Ди, — попросил Зик, называя ее именем, которое сам придумал. — Объясни, что ты чувствуешь, что происходит. Ты же понимаешь, я должен знать. Мне непонятны заявления о том, что ты изменилась. Это говоришь не ты.
Это было так — и не так. В глубине души Мелоди знала, что должна все объяснить Зику. Она надеялась, что, если отгородиться от него, не позволить ему посещать ее в больнице, его гордость возмутится, и он сам откажется от жены. Однако Зик был не так прост. В то же время Мелоди было известно его отношение к болезням. В детстве, живя с матерью, он сталкивался со всякими наркоманами, пьяницами, бродягами, погибавшими от разного рода недугов. В результате у него выработалась патологическая потребность заботиться о своем здоровье, и он не мог понять людей, которые этим не занимались. Зик никогда не
Она посмотрела на него в упор и начала, аккуратно подбирая слова:
— Зик, ты готов меня слушать? По-настоящему слушать и не прерывать, пока я не кончу?
Он кивнул:
— Да, если ты скажешь мне правду.
— Ты спрашивал меня, люблю ли я тебя, и ответ на этот вопрос, конечно, «да». — Он шевельнулся, и она предупреждающе подняла руку. — Ты обещал.
Он откинулся назад. Его черные глаза впивались в нее.
— Продолжай.
— Но теперь, после несчастного случая, нашей обоюдной любви недостаточно. Я с раннего детства мечтала об одном — танцевать. В этом была моя жизнь. Тебе известно, насколько жестока конкуренция в индустрии развлечений, но это никогда не пугало меня. А теперь все кончено.
Официант принес кофе. Мелоди молчала, пока он расставлял чашки на столике.
— Я могла погибнуть в тот день, — продолжила она, как только официант ушел, — и благодарна судьбе за то, что осталась жива, но я никогда не смогу вернуться к прежней жизни. В данный момент я растеряна, но одно знаю твердо: если я не хочу утонуть в волнах жалости к себе, то должна строить свою новую жизнь как можно дальше от того мира, в котором жила последние десять лет. И еще, Зик. — Мелоди помолчала. — Ты — воплощение этого мира. Ты любишь его. Он для тебя — свет в окошке. В нем сосредоточена вся твоя жизнь.
Зик опять попытался что-то сказать, но она опять предостерегающе подняла руку:
— Но я хочу уйти не только поэтому. Ты окружен женщинами, которые видят в тебе средство сделать карьеру. Красивыми женщинами, талантливыми, молодыми, амбициозными. Когда-то мы смеялись, перечисляя, на что некоторые из них готовы пойти, лишь бы привлечь твое внимание. Я наблюдала, как они без зазрения совести предлагали тебе себя. Мне это не нравилось тогда, а теперь нравится еще меньше.
Мелоди била дрожь. Она отпила глоток кофе, чувствуя потребность в кофеине. Говорить дальше будет еще труднее.
— Тогда я могла дать тебе все. Теперь не могу. Мы должны быть честными, смотреть правде в глаза. Твоя жена — инвалид. Ты стоишь во главе индустрии развлечений. Когда нас будут приглашать на приемы, на обеды, когда мы будем идти по красным ковровым дорожкам, я буду хромать. Может статься, однажды тебе придется толкать мое инвалидное кресло. Или же мне придется оставаться дома и гадать, какая звездочка испытает судьбу этим вечером. Я превращусь в существо, которым не хочу быть, и ты тоже изменишься. Я не хочу для нас такой участи. Гораздо лучше расстаться сейчас, пока мы дороги друг другу. Мы сможем вспоминать друг друга с любовью.
Зик смотрел на нее, как на безумную, и уже ничто не могло заставить его молчать.
— Это чушь, совершенная чушь, — проговорил он со скрытой яростью. — Ты говоришь не о нас с тобой. А эти так называемые красавицы, которых ты упомянула… Кто ты, если не красавица? Снаружи и внутри?
— Но я больше не такая, Зик. — Мелоди была бледна, как снег за окном, но полна решимости. — На моем теле шрамы, страшные, красные. Они впились в кожу, которая, по твоим словам, была похожа на шелк цвета меда, и они останутся навсегда. От них не избавиться.