Ночные всадники (сборник)
Шрифт:
– Так точно!
Лыков был озадачен.
– Где ваш пост?
– На Толкучем рынке, ваше высокоблагородие!
Толкучий рынок, он же Балчуг, находился в Почаинском овраге, под Зелинским съездом. Сыщик задумался. Вдруг его осенило.
– Скажи, вы с Яковом похожи были?
– Погодки… – растерянно ответил городовой. – На одно лицо, люди баяли… Он старший, я младший.
– Дай свою постовую книжку!
Одежкин, ничего не понимая, отдал сыщику документ. Тот в крайнем волнении принялся его листать. Вот! Над отметкой о сдаче поста 17 июля карандашом было
– Что это?
– Где?
– Вот карандашом выведено.
– Да это глупость, ваше высокоблагородие! Я знаю, что нельзя в постовой книжке ничего лишнего писать. Околоточный уж делал замечание!
– Что означает «волдырь назади»? Примета? Ты кого-то увидел и записал для памяти?
– Надо полагать, что так, – озадаченно ответил служивый. – Не помню! На другой день брата мертвого нашли, так из головы вон!
– Вспоминай, Иван, это очень важно! У билетера, которого тело обнаружено в колодце, на шее был большой волдырь! Не его ли ты видел еще живого? Он был один?
Одежкин даже сел без команды.
– Вот те на! Так-так… Семнадцатого, это первый день, как царь приехали?
– Да.
– Ага! Я был на посту во вторую смену. И, уж к вечеру подходило, попались мне двое…
– Двое?
– Так точно, двое! Подозрительными они мне показались.
– Чем?
– Ну, разговор между ними был какой-то… злой. Нехороший разговор! Который повыше чуть не кричал. А с волдырем который, тот вроде оправдывался.
– Почему же ты их не задержал?
– А за что, ваше высокоблагородие? Идут люди, разговаривают. Опять, оба из благородных. Сразу видать!
– Из благородных? Опиши мне второго.
Городовой напрягся. Он думал с таким напряжением, словно тягал двухпудовую гирю.
– Высокий. Седой. Голос резкий, неприятный. Больше ничего не помню.
Указанные приметы подходили к коллежскому советнику Савичу! Но, конечно, не только к нему.
– Слушай меня внимательно, Иван. Твоего брата, скорее всего, убили по ошибке. Вместо тебя.
Одежкин вытаращился на сыщика.
– Как вместо меня?
– А вот так! Из-за этой твоей записи карандашом. Убийца ходил со своей жертвой. И ночью кончил ее. А ты видал обоих и что-то записал для памяти у него на глазах. Помнишь, у Якова пропала постовая книжка?
– Точно!
– За ней он охотился, чтобы запись уничтожить!
– Бог ты мой, бог ты мой! Так это братка заместо меня голову сложил?
– Именно так. Люди в одной форме и без того одинаковы, а тут еще семейное сходство. Убийца и перепутал.
– Вот оно как господь-то рассудил! – ошарашенно пробормотал Иван. – Сейчас бы я на погосте лежал… и не знал бы за что!
– Обожди! – насторожился Лыков. – Но как злодей выяснил твою фамилию? Ведь не зная фамилии, городового не найти. Вас восемьсот сорок человек!
– Посты редко меняются. Он мог искать не по фамилии, а выследить на том же месте.
– Нет, тогда убил бы кого задумал. Полагаю, злодей узнал откуда-то твою фамилию. И выяснил второпях, что есть Одежкин во Второй Кремлевской части. Явился туда вечером, начал следить. Вышел твой брат… Он за ним.
– Хм… А меня тогда околоточный окликнул!
– Ну-ка расскажи подробнее. При тех двоих дело было?
– Так точно. Я, признаться, стоял и колебался. Может, думаю, виды у них спросить? Но ведь господа… Об том годе я у одного паспорт потребовал, так он меня по лицу ударил! Суд был у мирового. Ну, думаю, их от греха… Тут околоточный появился от Казанской церкви. И крикнул: «Одежкин, ко мне!» Я и побежал. Только быстро записал для памяти про волдырь. Вдруг где всплывет? Видать, заметили они…
– Так и было! Негодяй понял, что ты опасный очевидец. Прикончив Лугвенева, он решил избавиться и от свидетеля. Но знал только фамилию и спутал одного брата с другим. Убивая Якова, он был уверен, что убивает тебя!
Из глаз Ивана вдруг разом полились крупные слезы. Смущаясь, он стал вытирать их кулаком, потом подошел к иконе в углу и принялся молиться… Через минуту, немного успокоившись, сказал:
– Поймать бы надо эту сволочь!
– Есть у меня один на подозрении. Поехали смотреть. На выставку!
Лыков решил показать Ивану Савича, но так, чтобы коллежский советник этого не увидел. Пришлось спрятать городового в кабинете брандмейстера. Дверь оставили полуоткрытой. Сыщик вызвал Илью Никитича в коридор по пустяковому вопросу и поговорил три минуты. Ему хотелось, чтобы Одежкин услышал и голос подозреваемого. Потом Алексей простился с помощником комиссара, как ни в чем не бывало пожав ему руку. И зашел в кабинет.
– Ну?
– Вроде он, а вроде и не он…
– Высокий, седой. Он!
– Не уверен я, ваше высокоблагородие. Как человека в таком страшном грехе обвинить? Вдруг это не он?
Стало ясно, что показания Одежкина ни к чему не приведут. Суд не примет такого свидетельства. Нужны другие очевидцы.
Лыкову пришлось засекретить свою версию. Савич – уважаемый человек и крупный чиновник выставочной администрации. Улик против него нет. В душе Алексей был даже рад, что городовой не опознал в Илье Никитиче возможного убийцу. Какой из него убийца? Ну, нервный. Еще бы не нервничать! Выставка раскочегаривается медленно. А Витте требует еженедельных отчетов о посещаемости и корит, что она плохо растет. И тут собственный ставленник подвел. Но не убивать же его за это! Ясно, что Лугвенев стал жертвой сообщников. Не иначе другие кассиры уличили его в сокрытии доходов. И наказали. А может, один наказал, а двое других с перепугу дали деру?
Беглецов объявили в циркулярный розыск. Один из них, Крестьянкин, был новгородский – земляк старшего кассира. Двое других, Лукин и Устинов, записались московскими мещанами. Когда их стали искать, выяснилось, что они назвали вымышленные адреса. Видать, основательно готовились к мошенничеству.
Пока шли поиски, Алексей не сидел без дела. Он пытался собрать свидетельства о последних часах жизни Лугвенева. Два человека долго ходили по городу. Их должны были видеть сотни людей. Кто-то мог запомнить второго, который и есть убийца.