Ночью под каменным мостом
Шрифт:
Камердинер императора взглянул на него недовольно, даже зло:
– - Тебя никто не спрашивает. Что это тебе взбрело в голову сравнивать свою похмельную лихорадку с недугом Его Величества? Вы, парни с кухни, воображаете, будто вам от каждого жаркого причитается кусочек.
Он повернулся к Сватеку.
– - Ты, Сватек, был со мной в той комнате, где лежал император перед смертью, и должен знать. Помнишь тот день, когда Есениус пришел и раскричался, чтобы вымели прочь вредное зелье?
– - Да, помню, как если бы это было вчера, -- сообщил цирюльник.
– - Его Величество ни днем, ни ночью не находил
– - Да, -- перебил его Червенка, -- так оно и было. Врач открыл оба окна и закричал, что воздуха надо больше, а дурное зелье следует немедля вынести вон. Я хотел было возразить ему, но он как заорет: я, мол, должен молчать в тряпочку, ибо он и так знает все на свете! При этом он даже не захотел слушать, на что жалуется Его Величество. А жаловался он на жажду, жар, головные боли и боли в конечностях, дрожь, беспричинный страх, усталость от бессонницы и слабость. Потом он подошел к постели больного и велел Его Величеству подняться, но государь этого уже не мог. И тогда он осмелился...
Он смолк, на миг погрузившись в себя, а потом покачал головой, словно и сейчас не веря, что такое могло случиться наяву.
– - Тогда Есениус осмелился, -- продолжал он, -- схватить моего всемилостивого государя за плечи и за голову и поднять его силой! Мой высочайший господин взглянул на него, вздохнул и с горечью в голосе произнес: "Помоги вам Бог, вы наложили на меня руки. Я бы хотел, чтобы вы избежали своей судьбы, но это случится непременно: когда-нибудь палач наложит на вас руки и поднимет вашу голову высоко над землей, и ты, Красноголовик, увидишь это..." Он всегда звал меня Красноголовиком, хотя мои волосы тогда уже были кладбищенского серого цвета.
И он пригладил свои пушистые седые волосы.
Некоторые из гостей придвинули свои стулья поближе к столу, чтобы лучше слышать, а один из них, сняв шляпу и поклонившись, задал вопрос, в тот момент вертевшийся у всех на языке:
– - Если вы позволите, как принял господин Есениус пророчество Его Величества?
Старый камердинер бросил на него испытующий взгляд и, подумав, удостоил его ответом:
– - Он коротко засмеялся, но было видно, что ему стало не по себе. Он сказал, что лихорадка вывела из равновесия жизненный дух в теле Его Величества. И что природа этой лихорадки темна и скрытна, и ей не следует противодействовать, а нужно употребить все старания на то, чтобы ускорить ее развитие и окончание. Сказав это, он вышел из комнаты, и лишь сегодня, на староградской Круглой площади, я, по милости Божией, увидел его вновь.
Он перекрестился, сделал глоток пива и положил на хлеб ломтик сыра с маленьким кусочком редьки.
– - Это хорошая история. Скажу перед Богом и Его святыми, что такую историю не каждый день услышишь, -- сказал себе Броуза, у которого при воспоминании об
– - А вы, часом, не мастер слесарных работ, что держит мастерскую за церковью Мадонны Лорето?
– - спросил лютнист Каспарек человека, подошедшего к столу с вежливым "если позволите".
– - Да, это я, Иржи Ярош, императорский придворный слесарь, к вашим услугам! Я тоже шел за гробом покойного государя Рудольфа вместе со стеклодувами, резчиками по дереву и камню, медальерами и паркетчиками -словом, со всеми, кому за их искусство была оказана честь и похвала Его Величества, но досталось очень мало денег.
– - Так это вы, -- уважительно продолжил лютнист, -- тот человек, что изготовил прекрасную фигурную решетку, ограждающую каменную статую Иржи Подебрада в соборе святого Витта?
– - Эх, вот какого короля нам бы надо теперь!
– - воскликнул один из сидящих за соседним столом.
– - Такого же чеха, как Иржи Подебрад, должны мы иметь во главе страны! Только тогда настанут лучшие времена.
Старый камердинер печально покачал головой.
– - Нет, -- сказал он.
– - Не надейтесь на лучшие времена. Вы что, забыли, что Его Величество, мой всемилостивый государь, перед смертью проклял свой неверный город Прагу и призвал на него гнев Господень? А то, что Бог его услышал, показал сегодняшний день. О, Иезус Мария, сколько крови! Господи, будь милостив к бедным грешникам! Нет, лучшие дни для нас больше не настанут, и никогда мы не увидим богемского короля из чехов!
– - Вот и я это всегда говорил, -- обратился Броуза к слушателям и подчеркнул свои слова значительным кивком.
– - О, Иезус, да замолчите вы оба!
– - раздался испуганный голос седельщика Вотрубы из дальнего угла столовой.
– - Известно, -- заметил кто-то с соседнего столика, -- что покойный император не любил чехов, а больше уважал все итальянское или уж вовсе чужестранное.
– - Будь даже это правда, что он проклял Прагу, -- предположил другой, -- так он сделал это в помрачении духа.
– - Нет, говорю вам, он был в здравом рассудке, а кому же знать его лучше меня, столько раз пускавшего ему кровь из вен, -- заявил цирюльник.
– Я и сейчас вижу, как он стоит у окна и смотрит на город, и весь-то он бледный, дрожит, а на глазах у него слезы. Это было в тот день, когда протестантские представители сословий заблокировали его в замке. "Прага не подала мне никакой помощи, -- сказал он пану Зденко фон Лобковицу, своему канцлеру, который пришел испросить у него отставки.
– - Она оставила меня в беде и ничего не сделала для меня. Да-да, ни одного коня они не оседлали для того, чтобы помочь мне". А потом мой царственный господин, обуреваемый гневом и печалью, так бросил об пол свою шляпу, что большой карбункул, которым крепилось на шляпе перо, отскочил и закатился неведомо куда, и сколько его ни искали потом, так и не смогли найти.