Ночью все волки серы
Шрифт:
— Да, я встречался с ней. И слышал, что вы ей помогли.
— Пустяки.
— По мнению Ялмара, Хольгер Карлсен был убит. Он посмотрел мне прямо в глаза.
— Верно. У него были обнаружены серьезные повреждения черепа. В эпикризе говорилось, что вероятной причиной этого могли оказаться обрушившиеся балки. Но удар тяжелым предметом тоже не исключался. Мы с Ялмаром прямо кожей чувствовали, что именно здесь собака зарыта. Если бы нам только удалось найти… орудие смерти. Но его-то как раз не было. Впрочем… даже если бы нам повезло, мы ведь даже отпечатков пальцев
— Ялмар Нюмарк был сбит в июне автомобилем, который разыскать не удалось. На прошлой неделе Ялмара выписали из больницы, с моей точки зрения, несколько преждевременно. Но у них всегда одна отговорка — медперсонала не хватает. Я отправился к нему домой. В больнице мне сказали, что дверь должна быть открыта, так как он ждет сиделку. Но дверь оказалась заперта. Сиделка подошла одновременно со мной. Вместе мы сломали замок и обнаружили его лежащим в постели. Он был мертв. А на полу валялась подушка. Мне пришло в голову, что его кто-то задушил, но вскрытие показало острую, сердечную недостаточность в результате перенапряжения и недавно перенесенного несчастного случая. Полиция не увидела оснований для возбуждения уголовного дела.
— А вы увидели?
— Сиделка, когда подходила к дому, заметила мужчину. Он выходил из подъезда, где жил Ялмар, и заметно хромал. А Харальд Ульвен был хромой. Это известно.
Мой собеседник взглянул на меня с недоверием и протянул:
— Мда-а…
— Но это не все, — продолжал я. — Накануне того несчастного случая Ялмар показал мне коробку со старыми газетными вырезками, копиями заключений экспертизы и прочими материалами, собранными в пятьдесят третьем. Когда Ялмара не стало, я перерыл всю его квартиру. Потом то же самое проделала полиция, но коробку найти не удалось. Кто-то украл ее. А кому, она могла понадобиться?
Кажется, он начинал мне верить.
— В этом что-то есть. Но ведь Харальд Ульвен умер в семьдесят первом?
— В семьдесят первом действительно был обнаружен чей-то труп. Но я вовсе не уверен, что это был Харальд Ульвен. Если это все же был он… Скажите, а вы можете допустить, что Призрак — это все-таки кто-то другой?
Он задумчиво поглядел на меня.
— Конечно. Все может быть. Но отыскать сейчас улики дело безнадежное.
— И все-таки улики должны быть!
— Трудно сказать. Из всех людей, живущих ныне в Норвегии, наверное, мы с Ялмаром знали о Призраке больше других. И мы оба могли биться об заклад, что под этой кличкой скрывался Харальд Ульвен.
— Значит, теперь вы — последний?
Воцарилась тишина. Ее посеяла последняя фраза. И опять мне почудилось, что у меня по спине: пробежал холодок. И мне показалось, что рядом с нами незримо присутствует кто-то третий. Может быть, Харальд Ульвен сидит с нами в комнате и дышит на нас холодом.
Конрад Фанебюст взглянул на часы, и это ощущение исчезло.
— К сожалению, у меня назначена встреча. Но если я вам понадоблюсь; позвоните. Я всецело на вашей стороне, и, если будете держать меня в курсе, я буду весьма
— Очень любезно с вашей стороны. — Я поднялся. — Но я занимаюсь этим делом бескорыстно — из дружбы к Ялмару.
Он тоже встал.
— Позвольте все же мне заплатить мой долг, долг дружбы с Ялмаром Нюмарком.
Не успел я и рта открыть, как он знаками заставил меня замолчать.
— Поговорим в другой раз, — сказал он.
Я пожал плечами и тихо поблагодарил.
— До свидания, — кивнул он.
Неслышно ступая по мягкому ковру, я направился к выходу. И уже коснулся двери, как он окликнул меня:
— Веум!
Я обернулся. Он успел обогнуть свой письменный стол.
— Послушайте, Веум, если ему и на этот раз удалось уйти, найдите его, Веум. Для меня найдите!
Этот седой худощавый человек с решительным лицом стоял передо мной, опираясь одной рукой о письменный стол, вытянув другую вдоль туловища. Он больше всего походил сейчас на американского шерифа, готового к последнему и решающему револьверному сражению.
Я молча кивнул, открыл дверь и пошел своей дорогой, пока он не поднял оружие и не нажал на курок.
23
Я пообедал в кафе, традиционное меню которого вызывает прилив умиления каждого истинного норвежца: разваренные картофелины, водянистые овощи и обязательная сосиска, задохнувшаяся в лужице растопленного масла. На красные крыши домов уже опустилась предвечерняя дымка, и цепочки автомобилей потянулись из города. Улицы пустели, словно подчиняясь неумолимой центробежной силе. Выхлопные газы смешивались с сероватым туманом, в эти сумеречные часы казалось, что где-то неподалеку горит бивачный костер, я просто задыхался от его дыма.
Тупик Весенберга отходит крючковатым аппендиксом от плотной застройки Верхней улицы, которая начинается сразу за Пристанью. Впервые за много лет некоторые фасады здесь удалось подновить, но и среди домовладельцев имеются решительные противники любых перемен, от чего облупившаяся краска скоро совсем облезет, а покосившиеся рамы вряд ли теперь когда-то выпрямятся. Именно так обстояло дело с домом, принадлежавшим Элисе Блом. Это двухэтажное здание было когда-то выкрашено белой краской. Минувшие годы оставили след на деревянной части конструкции, но то, что происходило внутри, надежно хранили от посторонних глаз посеревшие шторы. Лишь в окне на втором этаже горел торшер.
К коричневой крашеной двери вели две покосившиеся ступеньки, но не успел я ступить на нижнюю, как дверь отворилась. Женщина окинула меня жгучим взглядом темно-карих глаз, и этот взгляд трудно было назвать гостеприимным. У нас в школе была учительница с таким же взглядом, и никаких проблем с дисциплиной на уроках для нее не существовало.
— Вы сюда? — спросила она так, словно весь переулок был ее частной собственностью, а я был уличен в грубом нарушении ее границ.
— Вы Элисе Блом? — уточнил я, невольно поеживаясь.