Шрифт:
– Алло, отделение скорой помощи, чем могу вам помочь? Да, слушаю вас. Не поняла, что вы проглотили? А…, клопа?!
–Нет, бригаду скорой помощи я к вам не могу послать по этому поводу.
– Что вам делать? Запейте клопа водой!
Диспетчер вешает трубку.
–Совсем обнаглел этот Дураков! На этот раз он требует прислать к нему врача по поводу того, что он проглотил клопа! Совсем очумел!!!
–Так это Дураков звонил? Ха, давненько его не было слышно. А, помните, Нина Ивановна, он же одно время каждый день нас вызывал? Помню, приезжаем мы к нему на вызов в два часа ночи. Десять минут стоим под дверью, ждем, когда он нам дверь откроет. Поднимаемся на четвертый этаж. Запыхавшись, заходим в его каморку. Он говорит: «Проходите на кухню». «Хорошо, на кухню, так на кухню» – отвечаю я. Затем спрашиваю у него: «Что на этот раз случилось, Прохор Викентьевич? Где болит?». А он мне: «Доктор, а можно мне калачиком спать?». Я, оторопев, переспрашиваю его: «Не понял, что???». А он все то – же твердит: «Так можно калачиком спать или нет? По–другому заснуть, говорит, не могу». Я отвечаю: «Да спите вы как угодно: калачиком, бубликом, кренделем!». И, чертыхаясь,
–Да, Михаил Сергеевич! Да то ли еще было! Он же мог и по два раза на день вызывать. То плохо ему, то сахар ему измерьте, полоски, видите ли, у него закончились. А тут он клопа проглотил!!! Идиот!
–Неудивительно, что проглотил. Их у него там видимо невидимо. В квартиру заходишь, и прикоснуться к чему-либо страшно, все вокруг так и кишит этими тварями!
–А, говорят, у него мама была директором школы!!! Михаил Сергеевич, представляете, как повезло ей с сыночком? Мама – директор, а сыночек – идиот.
–Ну что ж поделаешь! Разные бывают дети! И вообще, что мы все о нем, да о нем? Расскажите, лучше, Затрухина вчера не вызывала?
–Нет, Михаил Сергеевич, не вызывала, видимо ее оставили все же в больнице, сжалились над нами.
–Ну вот, а вы говорите, что все плохо! А на самом деле лучше не бывает! Хоть от одной надоедливой особы немного отдохнем. Надеюсь, ее там надолго оставят. А то, когда внука с ней рядом нет, эта Затрухина тоже может и по два и по три раза на день вызывать.
–Вы, я вижу, в хорошем настроении, сегодня, Михаил Сергеевич?
–А как же! Работать надо с удовольствием! А если его нет, так надо как то подстраиваться, подыгрывать, разыгрывать, в конце концов, в нашей работе по– иному нельзя. Рассказывал вам Денис, как они с Борисом Андреевичем на прошлой смене температуру лечили?
–Нет, не рассказывал, но могу себе представить, Борис Андреевич еще тот пройдоха!
–О! Тогда я вам сейчас вкратце расскажу, забавно было. В общем, вызывает скорую девица лет тридцати двух. Жалуется на температуру, как всегда привирает, якобы температура 39, не встать ей, не сесть, одним словом умирает. Приезжают Борис Андреевич с Дениской к этой даме. А температура у нее всего-то 38, 3. И болеет она уже не первый день, а где – то четвертый или пятый. В общем скорой там было делать явно нечего, не экстренный это случай. Но, девица-то приятной наружности, внушает симпатию, а вы сами знаете, Нина Ивановна, Борис Андреевич мимо девиц смазливых пройти не может. Вот и решил он ее лечить. Говорит ее матери: «Налейте в стакан холодной воды из-под крана, добавьте туда столовую ложку уксуса и столько же водки». А девице говорит: «А вы раздевайтесь, голубушка, до трусов и ложитесь на живот, сейчас мы вас от температуры лечить будем». Денис слушает Бориса Андреевича и понять ничего не может. Зачем все эти приготовления? И вдруг ему в голову идея приходит, а не подшутить ли над этой мнимой больной? И только доктор за порог – руки мыть. Дениска в след ему и кричит: «Доктор, а для чего вода с уксусом и водкой? Для клизмы что ли???». Но Борис Андреевич уже ушел в ванну и ничего не слышал. Зато у больной слух оказался отменный. Она как вскочит, глаза, как выпучит, как завопит: «Это что, местная шутка, что ли?». Денис от такой реакции чуть не прыснул со смеху. Если бы не марлевая повязка, скрывающая его лицо, так и шутка бы, наверное, не получилась. А так под маской девица и не заметила той улыбки, которая озарила лицо нашего остроумного фельдшера. Девица решила, что раз фельдшер молчит, не смеется, значит это не шутка и клизма действительно будет. К приходу врача и ее матери с готовой микстурой, она уже послушно лежала на животе, раздевшись до трусов. А Борис Андреевич, оказывается, решил просто напросто обтирание больной сделать, чтобы температуру снизить. Он говорит матери больной: «Ну, что кума, наливай в ладонь водицы из стакана и потихоньку, не торопясь, растирай дочку от пяток к пояснице, от поясницы к лопаткам, вот так, молодец!». А фельдшеру говорит: «А ты пока набирай!». Пока женщина старательно растирала дочку, Денис набирал в шприц лекарство. А девица лежит на кровати, не шелохнется, вцепившись руками в подушку. От холода ее колотит, зуб на зуб не попадает. Температуры уже след простыл. И кто после столь чудодейственного эффекта усомнится в том, что обтирание – это не самый лучший и безвредный способ снижения температуры?! А доктор, еще и приговаривает: «Вот так, хорошо, и гони водицу прямо к голове, вот молодец! И не слушай дочь, она будет ругать тебя и даже может быть кричать: «Что же вы делаете, изверги проклятые! Уморить хотите!». А ты знай – делай свое дело. Растирай дочь. Глядишь, и температуры вскоре не будет». Так прошло минут 5 – 6. Обтирания закончились. Больная лежит, трясется, то ли от холода, то ли от страха или от того и другого. И, вот она все же не выдерживает и как взвизгнет жалобным голосом: «А клизму то зачем ставить, доктор?». Денис со смеха чуть не падает со стула, а доктор недоуменно: «Вам сказали, что клизму вам ставить будут? Успокойтесь, не сегодня. Денис, укольчик!». И Денис как засандалит ей напоследок инъекцию анальгина. А больная: «О – О – О!». А доктор: «Терпите, инъекция анальгина всегда болезненная». А больная: «Да когда же эта боль пройдет?». А доктор: «Ничего, дня три поболит и перестанет». Вот такая хохма получилась! Как вам?
–Да, шутник этот Денис, оказывается. Под стать доктору. А девица, наверное, долго еще скорую помощь не вызовет.
–А нам–то что, чем меньше вызовов, тем спокойней.
–Ваша правда, Михаил Сергеевич.
Все вышесказанное является правдивой зарисовкой начала одного из рабочих дней сотрудников отделения скорой медицинской помощи, города, Санкт – Петербурга.
Этот небольшой диалог двух сотрудников скорой помощи, изложенный выше, позволяет сделать вывод о характере
Для людей, имеющих какое-либо отношение к медицине, не является секретом тот факт, что большая часть вызовов, принимаемых диспетчером скорой помощи, не носит экстренного характера, а в некоторых случаях вообще не имеет повода (как в случае с клопом), требующего обращения за медицинской помощью. Однако необходимость «выполнить план», заставляет некоторых диспетчеров, вопреки здравому смыслу принимать вызовы от всех и по любому поводу.
С одной стороны, это, казалось бы, и хорошо, что нет серьезных вызовов, ведь чем здоровее нация, тем лучше. С другой стороны, многих медицинских работников, работающих на скорой помощи, угнетает осознание того, что вся их учеба, можно сказать, пошла «коту под хвост», поскольку приобретенные ими профессиональные знания, умения и навыки остаются не востребованными, а вся их работа оказывается пустым времяпровождением, деятельностью с которой мог бы справиться любой необразованный человек.
Запал, имеющийся у начинающих медработников, быстро проходит. Профессиональное выгорание наступает довольно быстро. Постоянное столкновение с глупостью и невежеством, непониманием, вопиющим неуважением, осознание того насколько неблагодарной является работа на скорой помощи, – все это приводит к тому, что сотрудник скорой помощи, отработав порядочное количество лет перестает получать удовлетворение от своей работы. Каждый рабочий день становится ему в тягость. Желание быстрее уйти домой не покидает медработника. Он начинает задумываться о том, что было бы лучше никогда не приходить работать на скорую помощь. Работа в стационаре начинает казаться более «выгодным» и уважаемым занятием.
В такой сложной ситуации каждый пытается найти для себя наилучший выход из сложившегося положения. Одни находят в себе силу, чтобы бросить все и уходят работать в совершенно иную сферу деятельности, чаще всего не имеющую отношения к общению с людьми. Другие, еще не утратившие способность учиться, проходят переподготовку и достигают, наконец, желаемого – получают новую специальность, устраиваются на иное место работы, где медработника ценят и уважают, где обеспечен карьерный рост и хорошая зарплата. Но, увы, таких счастливчиков находится не много. Большая часть профессионально выгоревших медработников не решается на коренные преобразования в своей жизни. Представители этой категории людей продолжают годами и десятилетиями ходить на ненавистную работу, скрепя сердце, и, стеснив зубы, теша себя надеждой на то, что скоро придет она, родимая пенсия и вот тогда они точно уйдут с работы. Но вот приближается пенсионный возраст и снова медработник не уходит с работы. Пенсия оказывается настолько маленькой, что существовать на нее становится невозможно и удрученный жизнью медработник продолжает трудиться, пока силы и терпение совсем не покинут его.
Конечно, профессиональное выгорание не может не сказаться на поведении и стиле работы медработника. Однако не всегда, как можно было бы подумать, профессиональное выгорание сказывается отрицательным образом на личностных и профессиональных качествах человека.
Довольно много встречается людей, которые пройдя стадию профессионального выгорания, становятся более внимательными к своей работе. Некоторые, ухватившись за свое чувство юмора, как за соломинку, становятся более приятными и мягкими в общении с пациентами. Без юмора они уже не мыслят своего существования, поскольку обратной стороной смешного для них является гнетущая жизненная реальность, о которой они хотели бы никогда не вспоминать.
У нас на станции работали и юмористы и серьезные и ответственные доктора, яркие примеры отсутствия негативных последствий профессионального выгорания. Один такой доктор – заядлый шутник, тридцать лет проработав на отделении неотложной медицинской помощи, мог без всяких таблеток, одним только добрым словом и хорошим отношением, шуткой и улыбкой вылечить больного.
Другой доктор – Геннадий Алексеевич, пройдя стадию профессионального выгорания, приобрел гипертрофированное чувство ответственности к своей работе. Высшая степень серьезности и ответственности, характерные для Геннадия Алексеевича, не давали ему возможности превратить вызов к больному в беседу, полную шуток и прибауток. Но, и лечить словом он тоже не мог. К каждому вызову, даже самому незначительному, доктор относился крайне серьезно. Любой вызов, адресованный Геннадию Алексеевичу, превращался им в научно– исследовательскую работу, с подробным разбором истории жизни и болезни пациента. Вместо положенных 15-30 минут, доктор мог проводить у постели больного по 40-50 минут, а то и более. Доктор осматривал больного вдоль и поперек, изучал каждую впадину и выпуклость на его теле, исследовал все имеющиеся у пациента на руках медицинские документы, освидетельствования, иногда вовсе не имеющие никакого отношения к делу. Нужно сказать, что все старания Геннадия Алексеевича не прошли даром. Все больные нашего района обожали его. Многие звонили и пытались выведать у диспетчера, работает ли сегодня Геннадий Алексеевич, а когда им сообщали, что у доктора сегодня выходной, они очень огорчались и спрашивали, когда же он будет дежурить. На вызовах, Геннадий Алексеевич не только внимательно осматривал и выслушивал больных, но и охотно давал советы и рекомендации. По этой причине, доктора иной раз вызывали именно за этим. К примеру, на одном из вызовов, больной притащил доктору томограмму своего головного мозга, и попросил Геннадия Алексеевича изучить ее, поскольку у этого пациента возникло предположение, что боль в ноге, беспокоившая его уже третий месяц может быть как то связана с травмой головного мозга, полученной им в юношеские годы. Другой больной, вызывавший нас по поводу болей в спине, заодно подсовывал доктору кардиограмму своего отца. Не смотря на то, что кардиограмму уже изучал и интерпретировал кардиолог, пациент полагал, что врач скорой помощи может в ней разглядеть что-то большее, нежели то, что в ней уже нашел кардиолог. Другой пациент, страдающий с детства косоглазием, все совал на вызове доктору в лицо свое фото, в возрасте трех лет. Пациента никак не покидала мысль, что косоглазие, наверное, стоило начинать лечить еще тогда, когда ему было три года, и он хотел знать, что же на этот счет думает врач скорой помощи.