Ноктэ
Шрифт:
Но, конечно же, вслух я этого не произношу, поскольку эти слова наводят тоску, и Деэр тут же начнёт спорить.
Вместо этого я просто наклоняюсь и целую Деэра в идеально точёную скулу, от всего сердца желая, чтобы у меня была возможность завернуться в его объятия, и он мог бы утешать меня, и целовать, и обнимать вечно.
Но я не могу, потому что мы ждём.
Ждём, когда я разберусь с тем, с чем разобраться нельзя.
Деэр исчезает в доме, а я остаюсь ждать на крыльце брата.
Моя попа уже окостенела
— Что ты здесь делаешь? — спрашивает он, пока я потягиваю терпкий напиток.
— Жду Финна, — отвечаю я. — Я видела его на кладбище. Он отправился туда один. Когда он вернётся, ему нужно будет поговорить об этом.
Папа выглядит огорчённым, и я знаю, это потому что сам он там тоже ещё не был.
— Не вини себя, пап, — быстро добавляю я. — На самом деле я тоже ещё там не была. Просто проезжала мимо. Но не смогла заставить себя войти.
Он медленно кивает.
— Когда-нибудь, — начинает он, а затем умолкает. И я знаю, это отошло в папку «Когда-нибудь» в его голове.
Я улыбаюсь и притворяюсь, что он на самом деле это сделает.
Папа оставляет меня одну, и на секунду я жалею об этом, потому что мне одиноко, и я не отказалась бы от компании, пока жду. Время от времени я думаю, что вижу, как колышутся занавески на окнах Деэра, будто он внимательно наблюдает за мной, но, возможно, мне это только кажется.
Лимонад наконец-то проходит через мой организм, и я ныряю в дом, чтобы воспользоваться уборной. И когда уже мою руки, моё внимание привлекает блеск серебра на столешнице.
Медальон Финна с изображением святого Михаила.
Это маленький серебристый диск в честь святого Михаила, который мама купила Финну на Рождество в прошлом году. Мы не католики, но маме понравилась идея, что он должен придавать мужество и оберегать владельца от опасности. Она знала, что Финн нуждается в такой защите. И Финн никогда его не снимает. Он даже спит в нём.
Но вот он лежит на столешнице в ванной.
Дрожащими пальцами я поднимаю медальон.
Где он?
Я стремглав выбегаю из дома, намереваясь просить Деэра отвезти меня обратно в город, чтобы поискать брата, но, когда бросаю взгляд в сторону пляжа, вижу, что наша лодка исчезла со слипа.
И поскольку папа в доме, а Деэр в коттедже, остаётся только один человек, который мог её взять.
Финн.
Я сбегаю вниз по тропинке к пляжу и сажусь на пирс, свесив ноги. Потому что остаётся только одно.
Ждать.
И я жду, пока моё тело не деревенеет, солнце опускается низко к горизонту, а Финн по-прежнему отсутствует. Меня всерьёз начинает бесить эта ситуация, ведь он же должен понимать, что я буду волноваться.
Он делает это нарочно, решаю я. Чтобы преподать мне урок.
От злости во мне закипает кровь, и я топаю обратно в дом, где на кухне шлёпаю на стол
Отец удивлённо смотрит на меня.
— Что с тобой?
— Финн вышел на лодке в одиночку, — огрызаюсь я. — Он явно на меня злится.
Папа похлопывает меня по плечу.
— Он плавает так же долго, как и ты. С ним всё в порядке, — только и говорит он. Мне хочется схватить его за руку и сломать её, потому что он настолько погрузился в свою скорбь, что не видит никого больше.
— Ты не знаешь этого, — снова рявкаю я.
— Знаю, — уверенно отвечает он. — С ним всё будет в порядке.
Мне невыносима сама мысль о том, чтобы остаться и поесть вместе с отцом, поэтому я ухожу, хлопнув дверью, но по дороге мне в голову приходит одна идея, кое-что, о чём я прежде даже не задумывалась.
Я останавливаюсь у папиного бара.
И хватаю бутылку джина — любимый напиток отца.
Он определённо много пил в эти последние недели, пытаясь забыть свою боль и проблемы. Я тоже так могу. Если это помогает ему, то поможет и мне. Я сжимаю в пальцах прохладную бутылку и сбегаю вниз по ступенькам крыльца.
Думаю, я вижу, как колышутся шторки на окнах гостевого домика, и даже ощущаю пристальный взгляд Деэра через стекло, но не останавливаюсь. И не собираюсь возвращать бутылку на место. Все они могут осуждать меня. Мне плевать.
Я заслуживаю передышки от реальности.
Я спускаюсь вниз по тропе, прохожу по влажному песку и сажусь на пирс с бутылкой джина. Спустя некоторое время открываю её и делаю глоток.
И почти сразу же, кашляя, выплёвываю мерзкую жидкость, когда огненное пойло проходит через горло в желудок. Я чувствую его жар, сдирающий ткани пищевода, и мне хочется швырнуть остатки бутылки в море.
Отвратительно. Как можно охотно это пить?
Но, подождав несколько минут, потом час, а затем два, снова поднимаю бутылку.
Я вглядываюсь в пустой горизонт и делаю глоток, проглатывая через силу. Смотрю на звёзды, на долбанную Андромеду и её глупую историю любви и снова делаю глоток. И вскоре, после пятнадцати глотков, в животе теплеет, а воспоминания кажутся смутными.
Меня окутывает блаженное чувство туманной отрешённости, и я больше не чувствую обожжённого горла или вкуса отвратительного пойла. Я пью всё больше и больше, пока не падаю спиной на пирс и смотрю на небо, наслаждаясь тем, как кружатся и вращаются звёзды вокруг меня, словно я на карусели, а они мелькают в зеркалах.
На минуту закрываю глаза, и мои веки тоже вращаются круг за кругом до тех пор, пока я на самом деле не начинаю ощущать головокружение.
Открываю глаза: надо мной стоит Деэр, склонившись над краем горизонтальной периферии.
Я улыбаюсь. Или мне так кажется.
Он улыбается в ответ.
— Сколько ты уже выпила? — с сочувствием спрашивает он, поднимая бутылку и разглядывая её. Там осталось на донышке, и я благосклонно машу рукой.
— Можешь допить, — говорю я так, будто делаю подарок.